— Киевского корреспондента везу, — водитель в милицейской форме опускает стекло в окне бежевого "Хюндай Акцент". Военные на четвертом блокпосту кивают и поднимают шлагбаумы.
Едем в село Гранитное Волновахского района на Донетчине. Его обстреливают с сентября 2014-го. Свет здесь исчезает часто и надолго, потому что снаряды попадают в электроопоры. Гражданских туда не пускают: только военных, стражей порядка, ОБСЕ и волонтеров. Нас соглашается везти полиция.
Выезжаем из Мариуполя в 10.00.
По разбитой асфальтовой дороге 75 км до Гранитного преодолеваем примерно за 2 часа. Проезжаем семь блокпостов. Едем зигзагами, обходя ямы до полуметра глубиной. Из окна видно поросшие травой холмы и терриконы. На обочинах — деревянные таблички "Мины".
— Если съехать с асфальта, можно взорваться. А двигаться нужно быстро — могут обстрелять. Там ДНР уже, — водитель показывает вправо. За степью — дома и река Кальчик, которую считают границей между Украиной и ДНР. Вывесок и знаков нет.
— Где мы? — спрашиваю.
— А кто его знает. Какие-то населенные пункты. Сейчас ускоримся. Потому что снайперы дээнэровские могут заметить.
Ближе к Гранитному в поле стоит накрененный КамАЗ. Рядом — группа военных.
— Натолкнулся на мину, — объясняют, когда подъезжаем. — Снимать нельзя.
На последних блокпостах о нас знают, пропускают быстро. При въезде в "серую зону" стоит палатка. Рядом на кирпичном постаменте — военный грузовик с украинским флагом.
Заезжаем в село в 12.00.
Слева — разрушенный дом. Справа — зеленый забор с огромной дырой от взрыва снаряда. Сквозь нее видно, что двор чистый, двери в дом приоткрыты. По пути к центру не видно на улице ни живой души — ни людей, ни животных. Возле школы под закрытым киоском разговаривают восемь мужчин, на вид всем за 60. Лица измождены. Увидев камеру, уходят.
На дверях магазина "Продукты" висит лист: "Режим работы до 17.00". Внутри темно. На витрине — еще один: "Продажа алкоголя военным после 18 часов не осуществляется". Позже местные рассказывают, что один из магазинов нарушает запрет — продает в любое время.
Три женщины что-то активно обсуждают. Когда заходим, 35-летняя продавец с короткими белокурыми волосами замолкает. Две женщины отворачиваются.
— Это вы из Киева? Ничего не знаете там у себя в столице. Что вы можете понять о войне? — женщина лет 40 не называется.
Говорю, что я из Донецка и понимаю их.
— Показывают каждый день по телевизору, что у нас здесь. И что? Ничего не меняется. Никому мы не нужны. Забросили нас.
— Без света работаем, на генераторах. Как все. Пока не стемнеет, — говорит продавец Светлана. Рассказывает, что она из Добропольского района.
— Сын учится в Донецке в медуниверситете. Передавала ему продукты, пока не перекрыли кладку в Старомарьевку. Там уже ДНР. Теперь один остался. И помочь не можем. Муж на скорой помощи в Чермалыке (село на линии фронта. — "ГПУ"), так хоть выезжает отсюда. Я — в овощном магазине. Многие здесь без работы. Вот как выживать? Света нет, воды тоже. Уже раскопали скважины, потому что в колодцах вода заканчивается. Что мылся — что не мылся. Ополоснулись и забыли, — смеется продавец.
— У многих родственники там. И как общаться? — говорит полная женщина в зеленом пальто с волосами баклажанового цвета. — Разрушили семьи. Мы здесь, они там. Раньше были одним целым со Старомарьевкой. Война разделила.
— Как греетесь?
— Вот купили обогреватели. А света-то нет. Спасает печка. Запаслись углем, как чувствовали. У нас генератор, с соседом пополам пользуемся. 2 часа в день. Час мы,час — он.
В магазине за 5 грн подзаряжают мобильный.
— Так и напишите, что власть только обещает сделать нам свет. 24-й день сидим, отрезанные от цивилизации. Приезжали неделю назад. Мол, в субботу все отремонтируют. Но уже понедельник, а ничего нет, — вздыхает Светлана.
— Вояки заняли клуб наш разбитый, — говорят наперебой. — Там было все чистенько, хорошо. Ну, бомбанули его, и что? Сейчас же там все вынесли. Мусор остался.
— А у парня одного нашего в дом заселились. Он уехал. Вернется, а у него здесь долгов куча.
— У нас уже 204 дня нет света. Это за весь год. Включают, но потом снова бомбанут, и пропадает.
Говорят, что мощные обстрелы были в конце августа. 7 ноября опять повредили провода.
— Перемирие не нарушают. Стреляют, когда стемнеет. Это не запрещено, — говорит продавец в соседнем магазине "Овощи".
Идем через дорогу в школу. На двор выбегает 8-летний мальчик с грязными руками. Перепуганно смотрит на полицейского и убегает назад. Открываю входные деревянные двери. На нас оборачиваются два десятка детей. Ребята седьмых-восьмых классов слева от входа играют в настольный теннис. Все — в куртках и шапках, потому что холодно.
Уроки закончились, поэтому других детей в школе нет. Секретарь директора проводит к ее кабинету. На желтом серванте советских времен — макет самолета.
— Детей отпускаем до первого часа, чтобы сделали домашнее задание засветло. Уроки сокращены, — говорит директор 56-летняя Леся Коссе. — Нам говорили школу не открывать. В прошлом году осенью снаряд попал. Вылетели окна, одно крыло разрушено. Но мы начали учебу. За лето отремонтировали, что могли. Детки охотно приходят. На выходные задаем больше, — смеется.
Директора зовут по делам.
— Ждем, что на Новый год свет дадут. Хоть праздник нам устроят, — улыбается 42-летняя педагог-организатор Елена Трофименко.
— С августа до 7 ноября мы стабильно были со светом, — говорит завуч Ирина Демешко, 52 года. — В прошлом году и не мечтали, что появится. В школе не раздевались. Приходят детки, соберемся здесь у Леси Степановны на солнечной стороне. И так все время. Просили: если бомбят, в школу не ходить. Прибегаешь — родители сидят ждут. Нам здесь безопасней, говорят. Нас обстреливают теперь редко — через день. Тогда бежим в коридор. Там окон нет, стены бетонные. Детей выводим туда. Сначала боялись, но уже привыкли. Смеются, шутят. В убежище ни разу не спускались, потому что вход через улицу.
Когда прощаемся, школьников вокруг теннисного стола больше.
На улице ожидают трое полицейских.
В селе пусто. Из некоторых дымоходов идет дым. Два разрушенных дома видно издалека. В одном стены есть, но внутри все разбито. Крыши нет. Везде на земле — стекло.
— Детка, а ты все снимаешь? Все дома? Снимай-снимай. Чтобы все показать, как мы здесь живем, — окликает 70-летняя женщина в красном платке. Пасет козу, которая доскубывает траву на подмерзшей земле. Спрашивает, из какого я издания. Когда слышит "по-украински", кривится и молча гонит козу прочь.
Едем на третью улицу без вывесок и номеров домов.
— Глянь, как жильцы защищают окна, — водитель указывает налево. Три окна в доме от земли почти доверху заложены кирпичом. Свет проникает сквозь узкую щель.
— Не напасешься денег стекла менять постоянно, — объясняет полицейский Игорь.
В 14.38 слышым автоматную очередь.
— Это испытание, — говорит водитель. Не уточняет, что имел в виду. — Возвращаемся.
Назад нас выпускают через блокпосты без вопросов и остановок.
2 
1
Комментарии