— В XIX веке, когда мы были в составе Австро-Венгрии, чиновники просились на Западную Украину. Здесь давали наибольшие взятки. Этот комплекс до сих пор висит над нами. Люди думают, что несут благодарность. В действительности это бытовая коррупция, — говорит 31-летний Максим Грищук. 4 декабря прошлого года стал заместителем антикоррупционного прокурора Украины.
С Максимом встречаемся в субботу перед обедом в одном из офисных центров Львова. Мужчина опаздывает почти на час.
— Приехал из Киева на выходные во Львов. Надо было уладить некоторые дела на бывшей работе в городской прокуратуре, — спешно расстегивает спортивную пуховую куртку. На стол кладет черную кожаную сумку и телефон. Предупреждает: имеет немного времени для разговора — хочет несколько часов до отъезда уделить семье.
С чего начнете новую работу?
— Антикоррупционная прокуратура — не политическая структура, чтобы что-то обещать. Это новый правоохранительный орган, который осуществляет надзор за расследованием коррупционных дел среди госчиновников высшего звена. Полномочия — большие, и ответственность так же.
Наше общество начинает меняться?
— Нет. До сих пор не научились быть ответственными. Чуть ли не у каждого есть мысль: ну не буду нарушать, давать взятки, а мой сосед нарушит и даст. Так ему можно, а мне нет?
Нужно жить своей жизнью и жить честно. Подняли цену на газ, люди сетуют. Но та бабка раньше всю зиму держала открытую форточку, а теперь закрывает. У нее никогда не стоял ни счетчик, ни котел на отопление — грела воробьев на крыше. А когда подняли цену на газ — начала утеплять дом. Поставила котел, который меньше потребляет. А как иначе избавиться от энергетической зависимости, если мы потребляем энергии больше всего в Европе? У нас же годами теплотрассы грели землю, а не жилища.
Вы — один из первых прокуроров, который пошел добровольцем на фронт.
— Мой прадед служил в советской армии, другой прадед был повстанцем. Что дед был в ОУН, узнал после его смерти. У нас разношерстная семья. Родители отца — из Центральной Украины, переехали на запад. Мать — отсюда. Каждый воевал за то, во что верил. Я пошел в АТО, потому что на мою землю пришел враг.
Когда началась аннексия Крыма, сразу в военкомате записался добровольцем. Обещали перезвонить. Два месяца, три — ничего. Уже мобилизация была. Пришел, говорю: где? А они: мы тот список потеряли. Записался по-новому. Так стал первым мобилизованным прокурором.
И прокурором-киборгом.
— Я стоял в километре от терминала. У нас позиция небольшая, но сепары знали, где мы. Выбить не могли, разве подъехать танком. Стреляли — не видишь, откуда, только догадываешься. Сидишь и ждешь, когда закончится 20–30 снарядов. Считаешь: один-два-три-четыре-пять.
Были минуты, когда думал: бляха, сейчас все закончится. Мысли о семье, секунду-две жалеешь себя, потом вытираешь сопли — и включается инстинкт самосохранения. Стреляешь. Сепары — такие же люди. Им тоже страшно, когда по ним лупят.
У нас у каждого при себе были гранаты-лимонки, чтобы подорваться, если схватят. Когда их берешь в первый раз, чувствуешь себя героем. Когда наступает момент, что ее нужно использовать по назначению, появляется сто вариантов, чтобы избежать этого — пойти в атаку, закопаться, засыпаться, притвориться мертвым. Сто вариантов, но граната — последний из них. В плен с паспортом с Западной Украины не брали. На месте расстреливали.
Спрашивал у сепаров: "Говорите, что во Львове фашисты на елях коммунистов вешают. Были хоть раз во Львове?". — "Не были". — "А где были?" — "Нигде". Так поедьте хоть в Киев или Днепропетровск.
В Константиновском районе приехали два москаля, сняли с сельсовета сине-желтый флаг, повесили российский. Две недели никто не осмеливался подойти и поменять на свой — такие запуганные.
На Донбассе 15 процентов населения — за Украину, столько же — за Россию, 70 процентов — серая масса. Побеждает проукраинская сила — надевают сине-желтые шапки. Приезжают коммунисты — они с ними.
Стоим на посту, приходит женщина прилично одетая. Работала чиновником в городском совете, с высшим образованием. "Я — за Украину, спасибо, что вы есть", — говорит. Принесла гостинцев. Через два дня приходит бабуля, санитарка: "Вы убиваете наших мальчиков. Вы — фашисты". — "Откуда знаете?" — "По телевизору говорили!". У нее вся молодость прошла в Советском Союзе, первая любовь. С Украиной связаны лишь пенсия, болезни, безденежье. Кто виноват? Украина!
Вся беда в том, что проигрываем информационную войну. В Авдеевке есть только российское радио. Поймал волну: 50 минут советская музыка — "Ленин такой молодой", пять минут реклама, тогда опять пропаганда: "Граждане, вступайте в ряды Новороссии, в ополчение, вместе победим".
Как ваши побратимы на передовой отреагировали на прокурора рядом?
— Сначала было непонимание: ты — прокурор, и пошел в добровольцы? Ненормальный! Первый вопрос на фронте: сколько ты невинных людей посадил, а сколько взяток взял, а чего пошел? Наверно, от люстрации косишь? Думали, что имел какой-то залет, поэтому в АТО прячусь.
Все же деньги за дела вам предлагали?
— Был один случай. Дело за межу. Бабка пришла, жалобу на соседа написала. Потом встает: "Хочу вас поблагодарить". Вытягивает из платочка 50 гривен. "Идите, — говорю, — потому что сейчас вас выгоню из кабинета и не приму заявление", — смеется. — Спросил, ходит ли в церковь. Попросил, чтобы помолилась за меня. Ушла довольная. На работе мне денег никто не предлагал, потому что не было желания их брать.
Работать пришел 24-летним в шахтерский Червоноград. Там не простой контингент, высокая преступность. Дела в основном шахт касались. В них погибали люди, травмировались на производстве. Даже приходилось спускаться ночью в шахту, выяснять все обстоятельства.
Имели высокую зарплату?
— Сначала оклад 2 тысячи был, потом подняли до 3500. Едва хватало на жизнь. Родители помогали. Моя мама — 13 лет за рубежом. Ездили с женой в село, брали там мешок картошки. Дед оставил дачу, имеем огород. Там есть виноград, садик. Люблю деревья подрезать. Жду весны, чтобы поехать навести немного порядок. Жена — детский врач, невролог, сейчас в декрете.
Жене взятки предлагали?
— Рассказывала о шоколадках в качестве благодарности. У нас были дискуссии на эту тему. Говорю: ты мне смотри, я в антикоррупционной прокуратуре работаю, — смеется. — Наибольшая проблема Украины — это взяточничество. И сейчас на этом сконцентрировано все внимание мира. Из-за нее не можем получить инвестиции из-за границы.
Если ее не преодолеть — безразлично, какой будет результат ребят на Донбассе.
В школе был троечником
Максим Грищук родился в Тернополе. Мать — инженер, отец — мастер по ремонту сельхозтехники.
— В школе был троечником, — рассказывает. — В 1990-х денег не было. В 5–6-х классах с товарищами зарабатывали на жизнь. Рвали липу. Продали — есть на жвачки. Орехи собирали. Я был проблемным ребенком, постоянно хотел ночью гулять. Не терпел химию, английский язык. Учительница английского была строгая. Теперь ей очень благодарен — на работе часто приходится общаться с иностранцами.
Поступил на юридический факультет Тернопольского экономического университета. Был старостой группы, пластуном. В студенческие годы работал юристом ЖЭКа.
В 2007-м поступил в магистратуру Национальной академии прокуратуры. Закончил ее с красным дипломом. Имел направление на работу в Днепропетровск или Львов. Выбрал последний.
В 2014 году пошел добровольцем на Донбасс. Имел позывной "Прокурор".
С 4 декабря 2015-го работает заместителем антикоррупционного прокурора Украины.
— На работе сижу по 12 часов, — говорит. — Первый раз приехал на троллейбусе. На меня набросились: здесь есть служебное авто. Говорю: да от жилья — четыре остановки. Но убедили, езжу теперь на служебном "Фольксваген Пассат".
Женат. Имеет двух детей. Живет в Киеве в общежитии. Семья — во Львове.
5 
1
Комментарии
3