75-летнего академика Ивана Дзюбу называют символом 60-х, "украинским Солженицыным".
— Я никогда не принимал всерьез таких комплиментов, — Иван Михайлович стеснительно оглядывается. — Я живу в другом мире.
Только что завершился его вечер в киевском Доме актера. Дзюба презентовал первый том своего трехтомника "Сквозь завихрения времени". Возле столика, где продаются его книги, выстроилась очередь.
— У меня адекватная самооценка. Может, даже заниженная, — добавляет он.
О вашей деликатности рассказывают анекдоты. Говорят, вы даже в собственный служебный кабинет стучитесь?
— Ну, это просто привычка такая, — смеется. — Добрый день, — кланяется кому-то в глубине фойе. — Когда куда-то иду и двери закрыты, то я стучу. Даже если это мой кабинет, — извиняюще улыбается и подписывает книжку студенту.
В воспоминаниях вы цитируете "приблатненные песни".
— Да, но это не мое. Это был мир, в котором я жил. Какие-то художества в тех песнях я даже ценил.
Правда, что Дзюба, Винграновский и Драч одновременно нашли себе жен во Львове?
— Ну, где-то так. Это было в 62-м, в квартире писательницы Ирины Вильде. Вильде тогда исполнилось 55. Мне казалось, что это о-о-очень высокий юбилей. А семья Марты, — говорит о жене, — жила по соседству с Вильде. В первый же вечер все было решено. Поженились мы через год, но полное понимание нашли сразу.
Семья для вас много значит?
— Безусловно, безусловно. Я, во-первых... Добрый день, — здоровается с какой-то супружеской парой.
Те раскланиваются и приглашают Ивана Михайловича с женой в гости.
Когда двери закрыты, то я стучу. Даже если это мой кабинет
— Не представляю, как бы я без жены жил, — возвращается к разговору. — У меня же никогда нет времени, я весь задерганный, заработанный. А Марта берет на себя хозяйство, семью и в работе мне помогает.
Забить гвоздь или разобраться, что там " барахлит" под капотом, для вас сложно?
— Нет-нет, я не способен с моторами... Но гвозди забивать умею. Были такие героические периоды, когда дома делал стеллажи. Правда, Марта их забраковала и ликвидировала, — весело поблескивает очками. — Сказала, что это не годится.
"Пьют. Мясо едят. А мясо их ест", — так оценивает рацион современников один из героев ваших воспоминаний. А какой рацион у вас?
— Пить не пью — органически этого не принимаю. Разве что иногда красное вино. В студенческие годы немного пил. Когда получил сталинскую стипендию, ходили обмывать. И не курю, потому что еще со студенческих лет болею туберкулезом. Больше всего люблю фрукты и молоко. Но мой организм их тоже не очень воспринимает.
Нет обиды на людей, которые вас преследовали? Вот гуляет Иван Дзюба по Киеву и проходит мимо здания на Владимирской, 33...
— Нет, абсолютно, абсолютно. И никогда не было, даже когда сидел в изоляторе КГБ. Среди них были ненавистные, а были и люди, которые тайком сочувствовали. Кое-кого из них я хотел бы увидеть! Такой эпизод был, еще до моего ареста. Профессор Николай Мушинка должен был в Чехословакию везти мою книгу "Интернационализм или русификация". За ним следили. И вот меня вызывают в КГБ по какому-то другому, мелкому поводу. Следователь ведет какие-то разговоры и вдруг выходит из кабинета. А это огромное нарушение. Вижу — на столе на листе бумаги написано: "Николай Мушинка". Я все понял. К сожалению, предупредить Николая не удалось, потому что тот человек, которого я попросил это сделать во Львове, испугался или что. Мушинку задержали.
Вы с Донбасса, следовательно — тоже "донецкий". Как смотрите, что это слово стало чуть ли не ругательным?
— Я думаю, это временно. "Донецкие" разные есть. Оттуда Свитличный, Стус, Голобородько, Николай Руденко, Тихий, Лупинис. Только для лагеря протестантов Донетчина скольких дала людей! Там много интересной интеллигенции. А нынешнее состояние понемногу развеется.
На родине бываете?
— Был в прошлом году. Наш рабочий поселок, Еленовские карьеры, теперь — город Докучаевск. В старой части, где мы жили, уже почти не осталось соседей. Старшие умерли, а дети разъехались. Я двух-трех нашел из давних. В нашем доме живет уже какая-то третья семья. Даже не смог войти, потому что старших не было дома, а пацан боялся впустить. Cобака лаяла, и я так — издалека посмотрел. В соседнем Каракубе, теперь Комсомольске, остались родственники. Я туда заезжал. Пейзажи там лунные, промышленные, но есть своя красота. Кроме терриконов, отвалов — красивая степь, рощицы, речушки.
Как отдыхаете?
— Отдых — смена занятий. На Багамы не езжу, и никуда в общем. Я невыездной. Правда, недавно во Львове был, на книжном форуме. Когда могу, еду на дачу — есть у нас недостроенный дом в селе Рудики. Очень хорошее место. Или, если выполняю свой рабочий план, вечером с собакой иду гулять. Собака — Черри, Ягодка то есть. Это внучка так назвала. Собака внучки на, но гулять приходится деду и бабе. Вот я иду с ней на час-полтора. Успокаивает.
1931, 26 июля — родился в селе Николаевка, Волноваского района Донетчины; отец Михаил Иванович работал на экскаваторе, мать Ольга Никифоровна — санитаркой
1963 — вступил в брак с Мартой
1965 — написал труд "Интернационализм или русификация"
1969 — исключен из рядов Киевской организации Союза писателей Украины
1972, 18 января — задержан КГБ
1973, май — за "антисоветскую деятельность" приговорен к 5 годам заключения
1973, ноябрь — освобожден
1992–1994 — министр культуры Украины
2001 — Герой Украины
Дочка Елена преподает сербский и хорватский языки, внучка Оля — студентка, изучает испанскую филологию.
1 
1
Комментарии