В Черкассах в субботу в 10.00 около памятника жертвам Голодомора стоят двое мужчин. Через час здесь начнется молебен. Организаторы настраивают технику.
70-летний Вадим рассказывает товарищу о Моисее.
— Вы знаете, сколько той пустыни — 30 на 40 километров. Это так, как от Черкасс до Смилы. А Моисей водил их 40 лет. За это время можно в Америку дойти. По кругу водил. Это чтобы дух рабский вытравить из души.
— Вот и водил, пока последний раб не умер, — отвечает 80-летний Филипп. — Так и у нас: пока будут живы те, кому не выдавали паспорта, то ничего не изменится в нашем государстве.
— В наших жилах еще течет страх 1933-го, 1947-го. Я хорошо помню 1947-й. Мне было 7 лет, когда обдирал из берестков листья и мать варила баланду. Жена моя удивляется: "Что ты так много хлеба ешь?". А это генетическое. Не потому что нечего есть, а просто хлеба хочется. Гляну на стол — нет хлеба, собираюсь и иду в магазин.
В райцентре Тальне на Черкащине после 16.00 иду по улицам вечернего города. Среди нескольких десятков домов свечи горят у 74-летней Марии Щур и бывшей учительницы 92-летней Зинаиды Лозовской.
— На мой возраст пришлись все три украинских Голодомора, — рассказывает Зинаида Владиславовна. — Приглашает к столу, угощает варениками. — Родилась в 1919 году на Подолье. Первого Голода 1921-го у нас не было. Зато 1932–1933 года помню хорошо. Мне было 13. Умерли мои подружки-соседки. Всего пол класса погибли. Я рвала лебеду, а мама из нее суп варила. У нас была корова и так спаслись.
До войны семью Лозовских как этнических поляков заставили переселиться от польской границы. Они осели в Тальном.
— И голод 1947 года хорошо помню. Мы с мужем учительствовали. Бывало, утром встану, а ноги в ботинки впихнути не могу — так распухли. Едва дотянули до нового урожая.
3 
1
Комментарии