У Василия Ковальчука украли пенсию

 

"Беда мне, руку не могу поднять, — говорит 81-летний Василий Ковальчук, садясь на скамью посреди двора на хуторе Сеножати Кременецкого района Терпольщины. Вешает картуза на ветку орешника, стягивает старый дырявый свитер. — Упал вчера с велосипеда, когда ездил в Кушлин за пенсией. Хорошо, что хотя бы в ячмень..."

От хутора до села Кушлин — 4 км. Там есть сельсовет, почта и магазин. До недавнего времени деньги привозила почтальон.

— Отказалась, говорит, оводы коней заедают, — продолжает. — И четыре километра по лесам и горбам с деньгами ездить — не очень-то интересно.

К хозяину ластится черная собака. Из живности есть еще кот.

— Пашел вон, — незлобиво шевелит орешниковой палочкой. Расстегивает рубашку. На плечах и груди темнеют синяки.

— Пенсии мне такой хватает, — проводит пальцем по небритой шее. — Но хочу ехать к сыну в Скадовск. Не могу уже быть сам на хуторе.

На Сеножати осталось три двора. Родители Ковальчука переехали сюда из соседнего села Иванковцы в начале 1930-х. На хуторе мужчина пережил межвоенную Польшу, фашистскую Германию, Советский Союз.

— При Польше было то же, что и сейчас. И тогда и теперь — демократия, — объясняет. — Кто имел землю, четыре-пять гектаров, то оно ничего. А кто имел мало, нужно было идти наниматься.

Ковальчуки обрабатывали 4 га земли, держали коней, скот. Хозяин лезет в карман засаленных штанов за папиросами:

— Начал курить, когда пошел в первый класс. Учился в польской школе в Кушлине, до сих пор язык помню. Арифметики не знал — дома не было кому объяснить. Так учитель-поляк бил. Я в школу не иду: залезу на липу здоровенную и выглядываю, когда дети домой возвращаются. Слезаю и себе иду. Четыре класса кончил, а потом возле земли дома работал. Я ведь у отца один.

Вспоминает, что окрещенным в католики украинцам польская власть давала лучшие земли.

— А кто нет — тем на холмах. Они хотели всех украинцев на пески. Если бы не война, здесь бы жили одни поляки.

Во время войны немцев на хуторе не было. Ковальчук впервые увидел их в соседнем селе Кунинци, в июле 1941-го.

— На машинах, на мотоциклах — разведка. — Начали истреблять евреев, в Вишневке, в Подгайцах — кругом! — ойкает. — Ведут их рядами к яме, а немец в белых перчатках и вот-так, из пулемета их. Кто убит, кто ранен — всех в яму. Потом из бочек какой-то вонючей жидкостью поливают и завертывают. А земля еще потом дрожит...

В 1943-ем на Кременеччине появились партизаны. Василий Ковальчук видел их вожака Сидора Ковпака.

— Курицу сидел ел в одной избе в Иванковцах, обедал. Возле него было командиров, как депутатов в Верховной Раде. Бывало, бандеры приходили и били ковпаков.

Говорит, в том же году на Кременеччине появилась УПА.

— Где сейчас в лесу какая яма, то и тайник. А где сосны крепче, там у них больница была, — показывает палкой за покрытый черепицей хлев.

При Польше было то же, что и сей час. И тогда и теперь — демократия

— Пришел из армии, не было куда деться. Отец не хотел вступать в колхоз, так развалили избу. Я пошел в приймы к Нимидоре, — кивает на глиняную хату, утепленную соломенными снопами. — У нее было двое детей.

С женой Ковальчук прожил 45 лет. Делал деревянные бочечки — кадки.

— При Брежневе лучше всего было! В Тернополе за 35 копеек можно было поесть в столовой, — оживляется. — Сколько теперь бензин стоит? А раньше его расходовали целыми эшелонами!

Сын Ковальчука болеет астмой, нуждается в сухом теплом воздухе, поэтому живет в Скадовске на Херсонщине. С недавних пор туда перебралась и Нимидора.

— Болела печенка, ее дочь забрала, которая тоже в Скадовске. Там много наших, с хутора. Тяжело одному, особенно зимой — дрова рубить, снег отгребать. Огород уже не сажаю, только квасец — на борщ. Полтора гектара огорода, а шо мне с него толку? Еще есть вон три гектара пая. Дают мне за него пшеницу, сахар. В субботу на базаре покупаю тульку. Иногда колбасу ливерную. А вот полгода сидел на хлебе с маслом подсолнечным.

Рассказывает, как на базаре в городке Вишневец украли его пенсию за шесть месяцев.

— Молодое, культурно одетое — разве подумаешь? А вырвало деньги и убежало. Я был лишился чувств сначала. Но потом какая-то женщина водой брызнула...

В избе над старинной кроватью висит репродукция картины "Тайная вечеря". Напротив — портрет Тараса Шевченко в народном костюме.

— Вот одна у меня икона с Исусом, — кивает Василий Митрофанович. — И Шевченко, потому что он сам был бедный, и был за бедных людей, как вот я.

Пол в сенях изрыт норами.

— Крысы завелись, — объясняет. — Жалко, куни нет. Там, где куна, крысы не будет. Она сильно едкая: в гриву коню влезет и грызет. И конь вообще ничего не сделает. Ласки уже исчезли.

Вздыхает, что жизнь проходит.

— Как оно будет — кто знает. Есть три мєста: или дом престарелых, или к сыну, или Вишенки — кладбище. Но о смерти еще не хочу думать.

1927, 2 апреля — Василий Ковальчук родился в селе Иванковцы Кременецкого воеводства (сейчас района) Тернопольской области
1934 — пошел в школу
1945 — взяли в Красную Армию
1951 — после демобилизации вернулся домой, женился на Нимидоре
1961 — родился сын Виктор
1987 — пошел на пенсию

×