"Милиция ничего сделать не может - статью за бродяжничество три года как убрали"

 

В час дня на остановке маршрутных такси сидя спит немолодая женщина. На ней несколько теплых кофт, куртка, застегнутая на верхнюю пуговицу, зеленая юбка. Ноги в резиновых калошах покрыты красным одеялом, голову в капюшоне склонила на грудь. Возле ног стоят две пластиковые бутылки с водой. Рядом на кучу свалены картонные коробки и пакеты с какими-то вещами - узлы занимают почти половину остановки.

Через дорогу - вход на рынок Днепр на столичной Южной Борщаговке. Он граничит с роддомом - до его дверей метров 100. Вдоль дороги ряд жилых домов, в 2 м левее остановки стоит палатка с овощами и фруктами.

- Она здесь где-то в августе появилась. До этого месяц-два на трамвайной остановке сидела - с другой стороны рынка. А потом сюда перебралась, свалку развела. В нее там крысы скоро заведутся. А как ее зовут, я и не знаю, - говорит продавщица лет 40, с короткими волосами, в переднике. - Вы за нее не переживайте - у нее деньги есть. Попрошайничать она на ту сторону базара ходит, на трамвайную остановку. А здесь только ест и спит, спит и ест. Ей баночки с едой и волонтеры несут, и из церкви, и местные ее жалеют. Она всем говорит, что ее из квартиры выгнали, что ей деваться некуда. А на самом деле у нее дом есть где-то в селе в Винницкой области - сама рассказывала. Мы спрашиваем: "Так чего же ты туда не едешь - там же прокормиться можно, огород, курочку какую-нибудь держать?" Она: "Ага, там работать надо, а тут еды – во!", - продавщица показывает руками, сколько.

Вытягивает из пачки, которая лежит на прилавке, тонкую папиросу. Закуривает.

- Я таких, как она, жалеть не могу - они сами такую жизнь выбрали. Никогда не забуду - работала когда-то на Петровке. Стою напротив "Макдональдза", подъезжает машина - я в них не разбираюсь, но видно, что дорогая. Выходит тетка в платке - полная такая, рыжая, в дырявых колготках. В руках куклу замотанную держит - видно, что это не ребенок. Говорит водителю: "Заберешь меня во столько-то". А потом делает дебильное выражение лица, начинает что-то мычать, "ребенка" этого в руках трясти - и так идет к рынку. Я тогда поняла, что подавать больше никогда не буду.

- Мы к ней уже три раза подходили. Она говорит: "Как сидела - так и буду сидеть!". И проклинает всех. Мне сказала: "Пошей себе белые тапочки и заказывай гроб!" - рассказывает 76-летняя Зоя Петровна, которая живет в доме рядом. - Участковый ей по-доброму объяснял, что здесь сидеть нельзя, остановка. А она: "Дай мне квартиру - я отсюда уйду".

К участковому пункту милиции идти несколько минут от остановки.

- Люди видели, что приходила ее дочь. Говорила: "Мама, не позорь нас - иди домой", - говорит мужчина в полосатой кофте, который сидит в кабинете за ноутбуком. Не называется. Добавляет, что разговаривает как частное лицо с другим. - Думаю, она здесь и ночует - потому что я бывает иду домой в 10-11 вечера, а она там. И утром ее вижу - сидит, клюет носом. Потом идет на рынок, собирает попить-поесть, что люди из жалости дают. Ситуация какая? Половина местных говорят: убери ее с остановки, потому что там и антисанитария, и так далее, и тому подобное. Но есть и та половина, которые ей дают есть-пить. Другими словами, ее здесь сами люди и прицепили. Если бы не кормили - ее бы здесь не было, потому что и собака в лес бежит, если не кормят.

В кабинет заходит женщина лет 50. Мужчина просит ее подождать.

- Она сама по себе никому не мешает - мешает тот мусор, который она посносила. Но подвинуть ее может только "Киевпасстранс", остановка - это их территория. Я им звонил. Говорят: "Примем меры, направим туда сотрудников". А милиция ничего сделать не может - статью за бродяжничество три года как исключили. Кому-то нравиться жить в имении, кому-то в квартире, кому-то в лесу. Вот ей нравиться жить на остановке - за что же ее штрафовать?

Возвращаюсь на остановку. Женщина проснулась. Перебирает вещи в одном из пакетов - там старые кофты и свитера. Вытягивает из кармана несколько сложенных купюр номиналом от 1 до 5 грн, опять прячет. Пьет воду из 1,5-литровой бутылки.

- Я 13 лет здесь рядом прожила, на улице Зодчих, - рассказывает. Поправляет правой рукой выбившуюся из-под платка прядь черных с сединой волос. Пожевывает потрескавшимися губами - сохранились только два зуба. - Я за отцом и сыном ухаживала, они мои дальние родственники. Обещали квартиру на меня переписать, только документы оформить не успела. Сначала старший от болезни умер, а потом и сын - он тоже болел, только еще и пыл. У меня паспорта нет - я свой старый в паспортный сдала, а "синий" мне не дают. Говорят, что я им никаких документов не давала. Пенсии тоже нет - как ее без паспорта оформишь? Потом я заболела, ходить не могла. Взяла к себя родственницу, чтобы она за мной ухаживала. А потом пришел этот фашист, ремонт нам делать. Видит - инвалиды живут, сопротивляться не будут, решил квартиру на себя переписать. Меня выгнал, ее бьет. Второй год на улице живу - то здесь, то еще где-то. Зимой на вокзале ночевала, на улице не высидишь. Надо паспорт восстановить и пенсию оформить. Но у меня ноги опухли, ходить не могу, - вытягивает из одного из пакетов краюху батона, крошит двум голубям. - Летом два раза жила у баптистов, в Боярке. Они там гробы делают, цветы какие-то. За меня их пастор заплатила - женщина. Сама к ним пришла, они здесь рядом собрания свои проводят. Когда из дома выгнали, мне квартиру в селе купили, в двухэтажке -, чтобы я от них отцепилась. Но там дрова каждый день носить надо, только печка есть. Ни газа, ни воды. Я там зимой неделю жила, намерзлась. Вернулась в Киев.

Подходят две женщины. Одна из них держит лист бумаги и ручку.

- Здравствуйте, мы к вам, из отдела соцпомощи, - здороваются. - Поступил сигнал, что вы здесь живете.

Записывают: Дуравина Лидия Петровна, 65 лет. Расспрашивают, имеет ли хоть какие-то документы для оформления пенсии.

- Справку могу взять с завода на Дарнице, что я там работала, и из жека - что я в этой квартире жила 13 лет.

- А почему вы в интернат не захотели ехать, вам же предлагали? Там бы и с документами помогли.

- Потому что там за каждую ночь надо 4 рубля платить.

- Обратитесь в милицию, они обязаны паспорт восстановить, - советуют женщины и идут.

- Это в горадминистрацию позвонили, сказали, что человек на остановке живет. Они такие жалобы обычно спускают к нам, - говорит одна из них. - Мы начальству отрапортуем - и все затихнет. Потом опять начнут звонить, кому-то это в конце концов надоест, и нас опять пришлют сюда. И все по кругу. Мы-то чем помочь можем - домой ее разве что забрать?

Возвращаюсь на остановку.

- Воду я на базаре набираю - она хоть и техническая, но кран прямо на улице, - рассказывает беспризорная о своем быте. - В туалет днем не хожу - он 2 гривны на базаре. А ночью все бесплатно гадят, возле трамвайных путей. Я тоже - а что делать? А в пакетах одежка и продукты. Моюсь у родственницы, она иногда пускает. Вчера ей вещи постирать занесла. Хотела сегодня забрать, но дома никого, только собака гавкает. А вещи на балконе сушатся, я видела. Иногда и заночевать пускала, когда фашиста этого дома нет. Он в моей комнате сейчас живет. А что ко мне дочь приходила, это ложь. Мне люди помогают - вот куртку девочка принесла, - вытягивает из пакета красную ветровку.

- Разве можно такое делать? - обращается к ней вышедшая из маршрутки женщина в очках и плаще. - Здесь дети ходят, а вы на пол-остановки разложились!

- Иди к е..ной матери! Завтра ты тоже будешь на улице, поняла? Скотина! Иди отсюда - щас споткнешься и сдохнешь. Надоели!

Женщина в очках качает головой, идет.

Спрашиваю, что будет делать зимой.

- В церковь поеду. Лучше, конечно, к православным, но у баптистов денег больше, - улыбается.

×