Из всех Голодоморных историй меня больше всего поразил рассказ ныне покойной Ярины Мыцик. Весной 1933-го из сытого Ленинграда в село Вишнополь на Черкасчине приехала к родителям ее родственница Марина Проценко с сыном Петрусем. Мальчику было лет 6 или 7.
В голодном Вишнополе как раз ели коржи-маторжаники. Колхозникам выдавали на день 200 граммов муки. В нее добавляли перетертые листья береста и пекли. Петрусь протянул руку, чтобы съесть хотя бы один. Родной дед за это его ужасно избил. От обиды ребенок забежал за 20 километров в село Роги к двоюродной бабке Анне Дорошенко.
Мальчика искали по всему Вишнополю. На второй или третий день Марина пошла в Роги. Постучала к тетке. Та открыла.
— Грех на мне, Маринка. Я зарубила и съела твоего сынка.
Стоят и смотрят друг другу в глаза. Мать, которая только что потеряла единственного сына, и убийца — которая до того никому зла не делала. Поэтому и не умела врать.
Вся в слезах Марина идет домой. Но скоро возвращается, просит Анну отдать кости. Вместе ищут место, где они закопаны. Ковыряются в земле. Нет. Ищут еще и еще. Не думают ни о чем, а просто выполняют работу, которую обязательно нужно сделать. Убийца и мать. Смеркается. Роют лихорадочно. Матери везет — находит первую кость. Та белая, потому что обваренная. Вместе находят еще несколько.
— Это все? — спрашивает Марина.
— Все, — выдавливает из себя Анна.
Мать мотает кости в платок. Уходит молча, не прощается. Выходит за село и рыдает вслух. Целует порубленные и обваренные косточки. Дома хоронит сына под грушей.
Через несколько лет, когда советская власть ввела налог на фруктовые деревья, грушу срубали. Лишь берест, из листьев которого пекли маторжаники, так под топор и не попал.
3 
1
Комментарии