Два годаназад, 8 января, в семье киевлян — 25-летней Татьяны и 27-летнего Вячеслава Ткаченко — родилась тройня: Марина, Елена и Анна. Дети появились на свет семимесячными.
Родители месяц ждали, чтобы увидеть дочек. А когда Тане наконец их показали, она испугалась. Все — с вывернутыми ручками и ножками. Одна из девочек была слепой. Через девять месяцев оказалось, что у сестренок детский церебральный паралич.
Татьяна, невысокая хрупкая блондинка в очках, приглашает нас к себе в трехкомнатную квартиру на Троещине. Девочки как раз обедают за столиком в большой комнате. Близняшки Маринка и Аленка в красных костюмчиках, а Аня — в синем. Как только девочки услышали, что пришла какая-то тетя, дружно заплакали.
— Они к чужим не идут, — объясняет Таня, — потому что привыкли к врачам, которые им только больно делают. Маринка, не плачь, тетя уже ушла, давай я тебя покачаю, — Таня берет дочку на руки и легонько подбрасывает. Малышка начинает хохотать. Аленка тоже тянет ручки к маме, чтобы покачала.
— Маринка не видит, потому больше всех боится. К тому же мы не ходим, — говорит Таня.
Я только теперь замечаю, что у Марины почти не видно глаз.
— Когда нам было девять месяцев, — начинает рассказывать Таня, — поставили диагноз — "детский церебральный паралич".
Она кладет девочку на пол под обложенную мягкой тканью стенку, дает в руку игрушку.
— С девочками моя мама погуляет, а мы спокойно поговорим на кухне.
Маринка не видит, потому больше всех боится
Там минимум мебели: небольшой старый холодильник, кухонная тумба, плита, стол, стулья.
— Что будет тройня, я узнала сразу. Но лучше бы не знала, — вздыхает Татьяна. — Врачи у нас такие перестраховщики. Даже говорили, чтобы делала аборт, мол, не выношу детей. Только УЗИ за семь месяцев сделали более 20 раз, хотя норма — не больше семи. Если бы меня не испугали сразу, то я бы выносила детей до конца. И не болело у меня ничего, даже токсикоза не было. А на седьмом месяце положили под капельницу, поднялось давление. От такого количества жидкости отказали почки и начались преждевременные роды.
Через приоткрытые двери кухни слышно возню девочек. Таня встает и прикрывает дверь.
— Сделали кесарево сечение. Ничего не помню, потому что была под наркозом. Медсестры рассказывали потом, что я еле очнулась, сердце останавливалось. Детей увидела только через месяц. Врачи сказали, что они самостоятельно не дышат и их перевезли в Охмадет. Хотя, — машет рукой, — я тогда была под воздействием успокоительных, потому было безразлично, что вокруг меня происходит. Муж ходил в больницу неоднократно, но ему детей тоже не показывали. Говорили, что они не дышат, не едят, состояние стабильно плохое и выдавали огромный список необходимых лекарств. За месяц на лекарства мы потратили восемь тысяч гривень.
Третьего февраля я увидела свою первую девочку, 13 февраля — вторую, 28-го — третью.
Выглядели они ужасно: были похожи на маленьких чудовищ. Катетеры на руках, ногах, в голове. Ручки и ножки вывернуты. Потому что когда они лежали в кювезе, после введения иглы ручку не клали нормально, так она и осталась выгнутой. Их даже не переворачивали, — повышает голос Таня. — Представьте, голова у Ани была приплюснута с одной стороны, даже глаза "поехали" — один глаз был выше другого. У Марины была сожжена сетчатка. Обычно детям, лежащим в кювезе, закрывают глаза повязкой, потому что они еще не сформированы, а ей этого не сделали. На плече была глубокая рана, а от чего — не сказали. Шрам и сейчас есть. Маринке к тому же сделали операцию на пуповине... Хотя рост и вес говорят о том, что я родила здоровых детей.
Двери отворяются, и в кухню заползает Аленка. Таня берет ее на руки.
— Аленка меньше натерпелась. Хотя сначала врачи и ее называли бесперспективной. А мы живем, да? — спрашивает Таня у дочки, которая стыдливо отворачивает личико к маминому плечу. — Сейчас отнесу ее в комнату.
Через мгновение Таня возвращается.
— В девять месяцев, когда девочки должны были сесть, но этого не случилось, медики вынесли приговор — ДЦП. Меня знакомые спрашивали: неужели я ничего не замечала? Но врачи говорили, что все в порядке, — разводит руками женщина. — Первые месяцы я спала по 15 минут на сутки. Еще живот не зажил, а я уже детей на руках качала. Мне казалось, что однажды лягу и уже не встану. Помню только боль и детский плач. Родные боялись, что я могу убить своих детей. Как я рыдала, когда узнала, что Маринка никогда не будет видеть...
Рост и вес говорят о том, что я родила здоровых детей
Татьяна закашлялась, налила из чайника в чашку воды, выпила.
— Через десять месяцев после рождения детей я вдруг проснулась. Мы начали лечиться. Перепробовали все: неврологию медгородка, Охматдета, первой детской больницы, реабилитационный центр Мартынюка, Козявкина, массаж, мануальную терапию, ванны, аромотерапию, травы. Снимки головного мозга показали, что поражен весь мозг. То есть девочки должны были бы только лежать. Но они говорят, сидят, самостоятельно едят, рисуют. Пальчиками берут виноград, хотя обычно у децепешников пальцы не работают.
Но мы не ходим. Почему — не знает никто. Марина как-то спрашивает: "Мама, а счастье есть?" — "Есть", — говорю. — "Покажи". — "Ты — мое счастье", — отвечаю.
Она все время повторяет: "Я хочу видеть". Я ей объясняю: "Ты знаешь, что на столе стоит чашка. А знать — это то, что и видеть". Через день спрашивает: "Мама, это тарелка?" — "Да", — отвечаю. — "Но я ее не вижу". И начинает плакать, — Таня едва сдерживает слезы. — Мы уже сделали две операции в Санкт-Петербурге, чтобы сохранить глаза, потому что они не растут. А нужны хотя бы четыре операции. Каждая стоит 10 тысяч гривень, никто нам не оплачивает, — вздыхает. — Мы бы потянули это, если бы были только глаза. Но ноги покручены у всех трех, их нужно выравнивать. Что-то изменить можно до 12 лет, реально помочь — до пяти, а существенно — до трех лет. У нас осталось мало времени. Я не хочу, чтобы в 15 лет они говорили мне: "Мама, почему ты ничего не делала?".
Девочки ладят между собой? — спрашиваю.
— Ой, не ладят. Они такие разные. Ревнуют друг друга ко мне. Но Аленка и Аня знают, что у Маринки нельзя забирать игрушки, потому что она их потом не найдет. Аленка — эгоистка: выпьет свой компот, потом забирает у Ани. Бывает, что и та что-то отбирает у Аленки.
Опять отворяются двери, и на кухню заползает самая маленькая из сестер — Аня. Татьяна быстро поднимает ее и сажает к себе на колени. Спрашиваю у девочки, пойдет ли ко мне на руки. Девочка качает головой, но улыбается.
Родные боялись, что я могу убить их
Анечка первая заговорила, а потом замолчала, — Таня целует дочку. — Слышала о дельфинарии в Севастополе. Говорят, там дети начинают разговаривать. Но стоит это пять тысяч гривень. О Маринке вообще сказали, что она будет вести "растительный образ жизни". А она заговорила, начала подниматься. Теперь я не спрашиваю у врачей о прогнозах, я просто лечу детей. Нам хотя бы ножки выровнять, чтобы они стоять могли.
Говорят, что мужья часто бросают семьи, в которых есть дети с ДЦП...
— У нас прекрасный папа, — улыбается Таня. — Я знаю сотни женщин, которых бросили мужья. Они просто не выдерживают. Я сама за первый год жизни девочек миллион раз пожелала им смерти. Это теперь они улыбаются, а когда-то постоянно кричали. А Слава все делал и делает наравне со мной: и памперсы менял, и купал, и кормил.
Кто-то помогает вам?
— Разные организации помогают с одеждой, едой. Эту квартиру получили от государства. До года обеспечивали себя сами, а теперь, когда началось лечение, денег катастрофически не хватает. Я получаю помощь по инвалидности 600 гривень. Но в апреле нужно будет 10 тысяч гривень на операцию Марине, две тысячи — на массаж, шесть тысяч — на реабилитационный центр. Я не хочу, чтобы меня жалели, мне нужно просто помочь.
Вот мечтаем сделать еще ремонт, потому что у меня уже не будет другой жизни, по крайней мере, ближайшие десять лет. Эта квартира будет моей клеткой, так пусть она будет хотя бы обустроенной.
1 
1
Комментарии