Бывший сотенный Украинской повстанческой армии Мирослав Симчич, 85 лет, сидит на кухне киевской "гостинки". Он приехал из Коломыи на Ивано-Франковщине — гостит у старшего сына Игоря.
42-летний Игорь убирает посуду после завтрака. Отец вспоминает о вчерашней встрече на телевидении с ветеранами Второй мировой войны, на которую его пригласили из Секретариата президента.
— Я не сказал ничего. Только на выходе спросил президента: почему у нас до сих пор молятся на Россию? Президенту неприятно было это слушать. Конкретно ничего мне не ответил. С войсками НКВД мы дрались на смерть. А с фронтовиками никогда не имели ни ссоры, ни драки. В Коломые на собрания ходим друг к другу.
Игорь рассказывает об отцовом селе, Выжний Березов. Даже при советской власти в нем не существовало колхоза.
— Оба моих деда были опрышками, — добавляет Мирослав Васильевич. — Папиного отца убил австрийский батальон. А мамин убежал в Америку, еще и заработал там деньги. Приехал, купил землю и был хорошим хозяином.
Дядя Симчича по матери, Григорий Голинский, во времена освободительных соревнований 1917–1921 года был командиром Гуцульского куреня. В Делятине ему установлен памятник.
Симчичу тоже установили памятник.
— В Коломые, 5 января. Предложил бывший депутат Верховной Рады Василий Ткачук. Его поддержал глава райгосадминистрации. Достаточно хороший памятник, из гранита. Хоть я об этом никого не просил, — говорит Мирослав Васильевич.
Воевал Симчич-"Кривонос" в рядах УПА 6 лет. Впоследствии в советском заключении провел 32 года, 6 месяцев и 3 суток.
Может, лучше пенсию подняли бы или квартиру дали?
— Мне давно однокомнатную в Коломые дали, чтобы из Запорожья переехал, — говорит. — В Березовых улицу назвали моим именем. И в Космаче, где был самый известный бой. До 1945-го большевистская нога туда не ступала. Но это им надоело, собрали большую силу. "Ванька", — говорит о большевиках, — начал гулять: самогон искать, баб насиловать. Тогда наши взяли их в окружение и молотили трое суток.
Большевикам прислали подкрепление. На подходах к Космачу упавцы сделали засады. Сотня Симчича прикрывала дорогу со стороны Коломыи.
— Со всех сторон горы, а в устье реки — мост деревянный, — вспоминает он. — Махом его разбросали, засели и ждали до утра.
А мор-р-роз такой, ну как назло. Едет один студебекер, другой... Внутри колонны — легковушка, с генерал-майором Сергеем Дергачевым.
Разведку энкаведистов повстанцы пропустили без выстрела. Остальные сформировались в пешую колонну.
— Развернуться им некуда, — энергично говорит Симчич и чертит на столе мнимые схемы боя. — Отсюда мы бьем и оттуда — бьем. За 2,5 часа мы их там посекли всех. Кроме генерала Дергачева и начальницы санчасти дивизии, которая с ним была в легковушке, погибли еще 376 энкаведистов. А 50 тяжелораненых в Коломые и Станиславе умерли в госпиталях.
Мирослава Симчича арестовали 4 декабря 1948-го.
— Осталось нам до тайника километра четыре, — вспоминает он. — Но ветер утих и снег перестал. Оставишь след до самого бункера. Решили переждать на краю села, в одном нашем доме...
Повстанцев выдала племянница хозяйки, которая как раз пришла в гости.
— Мы дрались с часа дня до десяти вечера. Энкаведисты зажгли дом, и мы решили сгореть. "Монах", Томич Петр, мой односельчанин и ровесник, был тяжело ранен, — вспоминает Мирослав Симчич.
Когда выстрелы утихли, энкаведисты послали в дом дядьку-соседа. Он повытаскивал упавцев, которые были без сознания на улицу.
— Сколько я лежал на снегу, не знаю. Когда опомнился, уже был связан так, — показывает. — Как клубок, переплетенный шнуром.
Больше двух недель с пленным "работали" начальники областного КГБ полковник Сараев и контрразведки майор Фурманчук.
— Каждый день приходили агитировать. Говорят: мы тебя знаем, ты хороший солдат. Пойдешь с нами в полк, выберешь себе лучших бойцов. Поможешь нам добить подполье. Пошлем тебя в Москву, в военную академию — будешь нашим большим человеком. Я, конечно, согласия не дал.
После этого начались пытки.
— Часто били по голеням шомполом, — показывает. — Стук... Стук... "Ну что, будешь говорить?" Молчу. Стук... Стук... А это такое болезненное место. Они опять: говорить будешь? Молчу. Дальше бьют, пока не поднимется температура за 40 и не потеряешь сознание. Единственным спасением были молитвы к Богу. Я просил в мысли: "Господи, помоги мне честно умереть". Потому что как только выдашь одного, а тот выдаст второго, а тот еще — так и пойдет...
В 1949-х Симчича приговорили к 25 годам лагерей и 5 — "ущемления в правах".
В советском заключении провел 32 года, 6 месяцев и 3 суток
— В поселке Мяунджа, за 800 километров от Магадана, был полный произвол блатных, — вспоминает. — Не работали, били всех, забирали пайки.
Симчич организовал группу, преимущественно из бывших "бандеровцев":
— Пятидесяти блатнякам поломали ребра средь бела дня, в зоне.
Администрация развела враждующие группы по разным штрафным баракам. Но как-то свела вместе на работе.
— Мы их опять столкли. Был уже тогда указ для лагерей: голову за голову, — уточняет. — То, чтобы не отдавать за какого-то дурака хорошую голову, оставили их чуть живыми. Нас, восемь человек, за это 7 декабря 1953-го опять судили, мне прибавили еще 10 лет.
Симчич попал в лагерь особого режима в поселке Известковий. Там организовал забастовку, а в лагере в Широком принял участие в восстании. За это осенью 1955-го осудили еще на 5 лет.
— Не было куда добавлять, потому что уже было 25, — говорит. — Потому изменили режим: 5 лет "крытой" тюрьмы.
Через год очутился в Тайшете, на 19-ом лагпункте. Там тоже царил произвол блатных.
— Мы поприносили из промзоны все, что могли: бензин, солярку. Обступили вечером их барак, облили и зажгли. А сами стали вкруг с палками, чтобы никто не выскочил в окна. Так они и сгорели. Начали нас потом таскать, но свидетелей то нет...
В 1956-ом вышел указ Верховного Совета СССР, по которому пересматривали политические дела. Но Симчича на волю выпустили только в 1963-ем, с запрещением возвращаться в Западную Украину. Он приехал в Запорожье, где устроился на "Запорожсталь".
— В цех ремонта мартеновских печей, — уточняет. — Адское место. А на квартиру до весны пустила женщина-квартальная из поселка Запорожье-Ливе.
Еще до приезда туда, вспоминает Мирослав Васильевич, написал матери письмо.
— Мама, говорю, — я освободился, нужно начинать жить. Там нет какой-то девушки, чтобы дала согласие выйти за меня замуж? Мама отписала: "Мирося, все твои ровесницы давно повыходили замуж. А молодым, которые подросли, ты уже старый".
Была у вас до лагеря девушка?
— Больше чем нужно. Но девушка тогда держится парня, когда он с ней. Когда у нее есть какая-то надежда. А как попал в тюрьму, то мне из тех девушек ни одного письма никто за 15 лет не написал.
По весне хозяйка напомнила, что нужно искать новое жилье. Ее дочка повела Мирослава к подруге.
— Идем. Я смотрю — девушка как девушка. Порядочная или не порядочная? А кто ее знает? Я же на нее как-то раньше внимания не обращал, мы в разных сменах работали.
Симчич мечтательно улыбается.
— И я ей говорю: "Раиса Андреевна, если на квартире меня примут, вы со мной пойдете?" Она спрашивает: "Куда?" Я говорю: "Как куда? Куда я, туда и вы". Она немножко подумала да и говорит: "Пойду!" А я снова: "А вы знаете, с кем вы идете?" Говорит: я вас вижу долгое время как порядочного мужчину. "Так вы не все видите. Со мной вы можете зайти в тюрьму, в Сибирь, куда угодно. А добра вам не обещаю, потому что сам его не ожидаю". Она так немного подумала, да и говорит: "Что Бог даст, то и будет". Я говорю: "Тогда пошли!" Договорились о квартире, на следующий день стали жить. Да и по сегодняшний день. Одного сына, вот этого, что здесь есть, мы нажили, еще как я был на свободе. А второго, младшего, уже в Мордовии на свидании.
За что вас во второй раз арестовали?
— Еще Никита (Хрущев. — "ГПУ") поднял был кампанию, что "никто не забыт, ничто не забыто". Дело о том бою под Космачем закрыто не было. Вот обо мне и вспомнили. У них еще были целый ряд незакрытых дел, поэтому предлагали взять их на себя и покаяться на открытом процессе. Я отказался. Ну, и пошел еще в лагеря на 17 лет. Жена ждала. Работала на "Днепроспецстале", в электроцехе. Была в молодости комсоргом цеха.
Сейчас чем занимается?
— Сейчас уже старенькая бабушка, занимается хозяйством. Гены у нее сельские, хоть и родилась в городе. Возле моркови или петрушки так ходит, как возле родного ребенка. У нее каждая курица имеет свое название — та рябенькая, та сякая, татакая. Имеет несколько кур, трое индюков. В прошлом году было их аж 20.
Внуки есть?
— Есть! Пять! Три мальчика, две девочки. Все в Киеве живут. Но к деду приезжают.
Спрашиваю Мирослава Васильевича о здоровье.
— Две язвы желудка, — чеканит Симчич. — Радикулит, еще колымский. Полиартрит. Гипертония. Целый букет болячек, которые то таблетками глушу, то сяк, то так. Думаю: так что, я должен сдаться? С палкой ходить? Или с тем слуховым аппаратом — это же такие коням дают, чтобы не полошились, — смеется. — Я его купил, но забросил в шкаф, пусть там лежит.
Не пьете, не курите?
— Я удался в маму, — шутит. — Она не пила и не курила. И я тоже.
Сколько боев на вашем счету?
— В 1968 году мое уголовное дело имело семь томов. Там насчитали 42 боя. Но сказать по правде — их больше, за 6 лет войны было всего. Если не ты бьешь, то тебя бьют. Покою нет никогда.
На Героя Украины не выдвигали?
— Мне это ни к чему. Я рад, что есть Украина. Говорят, что она плохая, что она не нужна такая. Я согласен со всем этим. Но она наша, — Симчич сразу суровеет. — А почему она плохая? Потому что мы плохие! Если бы мы были хорошими, я думаю, была бы хорошая и Украина. Я на молодых надеюсь. Нам простите — мы что смогли, то сделали. Дальше — вы.
1923, 5 января — Мирослав Симчич родился в с. Березов Выжний, в настоящее время Косовского р-на Ивано-Франковщины
1944 — окончил старшинскую школу УПА в Завоелах
1945 — руководил сотней в бою под Космачем
1948 — последний бой и плен
1963, 7 декабря — освободился из мордовских лагерей
1964 — женился на Раисе Мороз; через год родился сын Игорь
1968, 28 января — арестовали
1971 — появился на свет сын Мирослав
1985, 30 апреля — освободился
1996 — переехал из Запорожья в Коломыю
2008, январь — установили памятник в Коломые
2 
1
Комментарии
6