62-летняя Рома Люба долго была дочерью "врага народа". Еще и такого, который "воевал против советской власти с оружием в руках".
Мы встретились с ней в Киеве. Из Ивано-Франковска пани Рома привезла в столицу 30-летнего сына Романа, на операцию. Только что оформила его в больницу при Международном центре нейрохирургии на Липской, поэтому едва не плакала.
Пани Рома — не по годам молодая женщина, одетая в черное пальто, которое ей очень идет, и красочный платок. Сквозь очки не видно слез в ее глазах.
— Операция дорогая — почти четыре тысячи гривен, — вздыхает она. — Зато моего сына будет оперировать сам Генри Маш — главный нейрохирург Великобритании! Представьте, он специально приехал из Лондона и вместе с Игорем Курильцем хочет спасти мне сына. Нам повезло, — говорит она и даже хлопает в ладоши.
Вывезли ее в Казахстан, работала на шахте, в разрезе
Пани Рома рассказала, что деньги на лечение выслала мама, живущая в Германии со вторым мужем.
Мы проходили мимо китайского посольства. Двое невысоких мужчин в черных костюмах за высоким зарешеченным забором прикрепляли к нему плакат о счастливой жизни в коммунистической Поднебесной. Она вспомнила, что до сих пор является ребенком "врага народа".
— Когда папу забрали, мне были два года. Не видела его, пока не вернулся в 1959-м из Воркуты. Но его заслали еще и в карагандинскую ссылку. А в 1947-м забрали и маму. Вывезли ее в Казахстан, работала там на шахте, в разрезе.
Мы дошли до поворота на Липскую. Пани Рома посмотрела на Верховную Раду. Заметила, что, наверное, там сидят трусы, потому что до сих пор боятся признать героями даже 80-летних дедушек.
— Так на чем я остановилась? — она крепче затянула платок. — Ага, о маме говорила!.. Вот мама робкой не была, из Казахстана сбежала домой. Продала последнее платье в бараке, купила хлеба на дорогу, "зайцем" в товарном вагоне доехала до Москвы. А там купила билет на киевский поезд. Но проводники ее не пустили. Так и ехала в Киев на ступеньках вагона. Еще и несколько раз пересаживалась — с товарного на товарный.
— Пришла в село, а там как раз наводнение, а мост разрушен — немцы высадили в воздух, — продолжила она. — С трудом перебралась по подпорам и металлическим конструкциям.
А в наш дом уже впустили переселенных из Польши лемков. Побежала она к свекрови — за мной. А ночью пришли "ястребки". Ворвались в дом, били ее прикладами по спине и голове. На моих глазах. Одного из них, Мазура, бабка узнала.
Мазур стрелял вслед нам из карабина
Двое потащили ее в одной ночной рубашке. А Мазура оставили, чтобы меня забрал. Но бабка вцепилась в его ремень, повисла, а сестра папы Марина выбросила меня в окно и сказала убегать! Мне было пять лет. Дождь хлестал! — она невольно поправила платок. — Тетя Марина выскочила, взяла меня на плечи и бросилась бежать под речкой. Мазур стрелял вслед нам из карабина, двое "ястребов" с дороги — тоже. Я слышала, как пули свистят мимо ушей.
За побег маму осудили на два года лагерей. Заперли в тайгу, на лесоповал, — сказала она. — Начальница женского лагеря узнала, что мама — портниха, и забрала ее домой — учить дочку шить. Сидела там до 1955-го, а потом, уже в Караганде, познакомилась с российским немцем Иваном Минором, вышла замуж и уехала в Германию. Я тоже была с ней в Караганде. Мне было 12. Жили мы в бараке. Жили дружно, держались вместе, а как только позволили — вернулись домой. Но прописаться в собственном доме не смогли. Поэтому переехали в горняцкий городок Червоноград, на Львовщину. Я вышла замуж в Станиславе (старое название Ивано-Франковска. — "ГПУ"), а мама уехала в Нюрнберг.
Вышла замуж она в 1969-м. Муж был слесарем на локомотивно-ремонтном заводе. Квартиру они получили через 20 лет после того, как создали семью.
Старший сын пани Ромы давно живет отдельно. Средний болеет. А дочь Мария с мужем живут вместе с ней. Муж до сих пор работает, хоть и на пенсии, — ходит сторожить на частное предприятие.
— Каждый поставил себе по телевизору в своей комнате, — смеется пани Рома. И вдруг огорчается, вспомнив отца.
— Когда умер, хоронили его на Пасичанском кладбище одни старички из братства УПА. Даже памятник за свои деньги поставили, — она вздохнула.
Каждый поставил себе по телевизору в своей комнате
— Работала я на разливе в уксусном цехе, — вспомнила юность моя собеседница уже в кафе, куда мы зашли выпить соку. — Люди в автобусе отворачивались — фу, кто-то разлил уксус. А мне было тогда 17. Стеснялась!.. — она засмеялась. — А затем устроилась лакировщицей на мебельный комбинат. Заочно закончила институт культуры, работала в библиотеке, но пошла на военный завод — из-за большей зарплаты. Сейчас на полставки сижу на проходной и трижды в неделю подрабатываю прислугой.
За всю жизнь у меня было только четыре пальто, а на днях пошила себе новое, — похвасталась мне женщина.
Я поинтересовался, вернули ли что-то из того, что потеряла семья за годы советской власти.
— Да где там! — отмахивается она. — Всю нашу бывшую землю раздали фермерам.
3 
1
Комментарии