В Вологде — между Москвой и Архангельском, в одном меню я насчитал шестнадцать наименований супов. В далеком краю к востоку от Вятки, где отбывали ссылку Герцен и Салтыков, в доме одного упорного противника большевизма, который непрестанно охаивал существующий режим, нам подали такие кушанья: приперченную вяленую рыбу, рыбу отварную, рыбу соленую, рыбу в маринаде, винегрет, моченые яблоки, икру и масло, три сорта вина и хрен со сметаной. Эти тринадцать закусок были сервированы под сорокаградусную водку, званую в народе " ры ковкою" (потому что ее вроде бы пьет сам Рыков), а также портвейн, малагу, вишневую настойку и зубровку — это прекрасный самогон с запахом травы, которую едят дикие сибирские буйволы. Это для начала. После этого занесли самовар и подали свинину, индейку, салаты и соусы, пироги, варения, фрукты, торты, кофе и какое-то горькое водянистое пиво. При этом хозяева на чем свет стоит ругали революцию, которая разрушила их блестящую довоенную жизнь.
В Москве мне приходилось видеть попрошаек, которые держат в руке бутерброд, намазанный слоем икры толщиной в палец. Не выпуская изо рта папиросы и не прекращая жевать, они тянут извечный православный, российский (он же цыганский) припев: "Подайте, люди добрые!" Я всегда был противником фейе рверко в и бенгальських огней, но если вы сегодня путешествуете по России и если у вас, как у гоголе вских героев, мясной фарш стоит в горле, то вы не можете согласиться с утверждением европейской прессы о том, что Россия умирает от голода. На станциях между Ярославлем и Якшангой я видел на огромных серебряных подноса х такое количество жареных рябчиков, что казалось, словно их буквально кто-то загребал лопатой.
Вагоны и улицы заплеваны тыквенными семечками, а большинство людей, с которыми вам придется общаться, что-то жуют, пытаясь разговаривать с набитым ртом. В учреждениях заваривают чай, едят горячие пирожки с мясом. Чиновники, разговаривая с клиентом и оформляя документы, вечно чем-то шуршат в своих ящиках или грызут яблоки.
Центр Москвы являет собой скопище хлеба, крымских фруктов, студня, икры, сыра, халвы, апельсин, шоколада и рыбы. Кадки сала, масла, икры, откормленные осетры в метр длиной, ободранная красная рыба, соленая рыба, запах юфти, масла, солонины, кожи, специй, бисквитов, водки — вот центр Москвы. Дымят самовары, пышут горячие, жирные, гоголе вские пироги; мешки с мукой и бочки с маслом, здоровенные рыбины и мясной фарш, супы овощные, с капустой, луком, говядиной, яйцом — и попрошайки, которые просят Бога ради. Слепые, хромые, в меховых тулупах или красных шерстяных кофтах — днем и ночью встречаешь их на мостовых. [...]
Итак: запах юфти, мясной фарш, время, которое не деньги, папиросы фабрики имени Розы Люксембург — за все плачено серебром, что чуть дешевле цен международного золотого паритета. 10 золотых рублей (червонец) во время моего пребывания в России равнялся приблизительно 4,34 доллара. Можно отобедать на рубль сорок. Обед из трех кушаний: суп или суп-пюре, щи или говяжий суп с хорошим куском мяса. Потом рыба или жаркое, салат, шоколадный крем или мороженое. Обед на 60 копеек состоит из супа с куском говядины и жаркого с гарниром. Текстиль так же дорог, как и в Германии. Чаевые давать не заведено. Впрочем, официанты — тема для отдельной главы. В киосках и залах ожидания на вокзале продаются книжки — от произведений энциклопедистов до безбожников-материалистов первой половины ХІХ века и полные собрания произведений Маркса и Энгельса, Ленина, Бухарина и т.п. Приятный сюрприз после европейской порнографии. На пограничных польских, литовских и латвийских станциях в ваших ушах еще раздаются сообщения белогвардейской прессы об азиатских методах ведения хозяйства у москови то в. Однако станции по другую сторону относительно чисты и опрятны, с неплохими ресторанами и книжными киосками. Первое и главное впечатление — страна не голодает и здесь много читают.
Женщины одеты очень просто. Кафе отсутствуют. Все гостиницы принадлежат государству, цены в них вдвое-втрое выше, чем в Германии
Второе впечатление, которое преследует вас с первого же дня, — это голоса недовольных... Такие люди, как царские чиновники, служанки, кельнеры, вдовы, гнилая чеховская мещанская интеллигенция, не понимают того, что происходит, они вздыхают и мрачно бормочут.
Российский чиновник, который при царе носил полковничьи погоны или генеральские эполеты, а теперь одет в задри панны й гражданский пиджак, смотрит на все это с глубоким раздражением. Кожа на нем лупится, как на мумии, у него пронзительный прокурорский взгляд серых глаз, его закоренелый бюрократизм, врожденная злоба, непробиваемая тупость, скрытая неискоренимой печатью условностей традиционного воспитания, приправлены передовицами из газеты "Новое время" и заученными фразами о народе, Боге и царе. Вот такой себе чиновник работает на теперешний режим, но втихаря ненавидит все и умирает с проклятиями на устах. Эти легендарные российские чиновники выражают суждение о событиях с пренебрежением, и, с их взглядов и нудных голосов сочиться презрение. Для этих типов все, что происходит, — бессмысленное нарушение порядка, бунт, хаос, насилие, преступление. Они ненавидят всех и вся, осознавая свое бессилие, дрожат перед ЧК и умирают — растоптанные и побежденные. [...]
Нужен находчивый ум, масштаб личности, знания, убежденность, одаренность, опыт, вынесенный из пережитого на собственной шкуре, для того, чтобы почувствовать темп движения, осознать его направление и взять инициативу в свои руки. Ничего этого нет у господ юнкеров и помещиков, и потому они предпочитают купание в Дунае и рыбалку в Сремски Карловци шести- или восьмичасовому рабочему дню в каком-то запыленном московском учреждении или конторе.
Рядом с недовольными и побежденными клубится новый мир, толпа, которая в первом поколении переживает пробуждение и создание собственной государственности: "Я — советский человек!" [...] Советский человек повесил на гвоздь свою солдатскую каску и револьвер, он торгует древесиной, создает кооперативы, строит железные дороги, проводит электрификацию, но завтра опять готов надеть каску, взять револьвер и стать к смертельному бою. Давний строй ликвидирован, его юридически не существует. В настоящее время это понятно, неопровержимо и чувствуется на каждом шагу. Доказано, что можно обойтись без великих умов, которые отбыли в эмиграцию.
Своими внешними, поверхностными формами жизнь в современной России ничем не отличается от жизни на Балканах или в Литве, или где угодно в пространстве, которое лежит к востоку от линии Данциг – Триест. Поезда курсируют по расписанию. Правда, я путешествовал в международном экспрессе и здесь спальные вагоны были чисты и опрятны, да и кормили хорошо. Путешественника, который прибыл из урбанизированной буржуазной Европы, с первого взгляда поражает отсутствие роскоши. Женщины одеты, как правило, очень просто. На улицах преобладает скромный средний вкус... Кофейни отсутствуют. Все гостиницы принадлежат государству, цены в них вдвое-втрое выше, чем в Германии. Обычный номер в гостинице стоит по меньшей мере шесть-восемь рублей в день, что, принимая во внимание низкий курс доллара, очень дорого. Частное лицо, которое путешествует по своих личным делам, может в первый же день в гостинице почувствовать, что быть индивидуальным туристом в несколько сотен раз сложнее, чем быть членом какой-либо организации, общества или профсоюза. Организация — все, индивидуум — ничто... Чувствуешь, как творится фундамент нового порядка в ситуации саботажа со стороны всего мира и значительной части российской интеллигенции.
Перевод с хорватского на украинский Тадея Шангры
1 
1
Комментарии