- Наша баба еще такая красивая, как цветок! На огороде уже не хозяйничает, но ходит по двору еще вовсю. Три года тому назад думали, что умрет. Лежала немощная, я ее из ложечки кормила. Полный упадок сил был, а потом врач сделал укол для сердца и она ожила, - рассказывает Ольга Сватковская, 55 лет, о свекрови 87-летней Ульяне Сватковской из села Цепки Гадячского района Полтавщины.
Во дворе две хаты. В более новой, кирпичной, живет сын 55-летний Иван Сватковский с женой Ольгой, а в старой, побеленной, глиняной - Ульяна Лаврентьевна.
- Наша баба Ульяна сейчас живет в своей хате, хоть раньше с нами была, имеет свою комнату. А когда в прошлом году сделали ремонт, она к себе перебралась. Есть ее зовем к нам. К ее печи мы подвели газ, - открывает старые низкие двери дома свекрови. Навстречу выпрыгивает серый кот, шипит и убегает на улицу.
В тесной кухне стоят две газовые плиты. Возле них на скамье и полу ведра и котелки с едой для свиней. В единственной комнате на полную громкость включено радио. Транслируют сессию Верховной Рады. К маленькому приемнику на столе прислонилась ухом Ульяна Лаврентьевна. Рядом сидит ее сын 65-летний Алексей Сватковский.
- Мне восемьдесят лет, - краснощекая Ульяна Лаврентьевна трясется. Она в зеленом платке, голубой кофточке и полосатой толстой юбке.
На побеленных стенах висят армейские и свадебные портреты детей и внуков, обрамленные вышитыми полотенцами.
- Да какие восемьдесят, мама, - перебивает Алексей Васильевич. - Вам уже 1 декабря восемьдесят восемь будет.
- А, точно, детки, - накрывает обеими руками колени в коричневых чулках, которые держатся на резинках.
Голодомор помните?
- Что? - переспрашивает, потому что не слышит. - О-о! Все помню, хотя и всего 8 лет мне было. Есть мне очень хотелось, а ничего не было. Мы собирали в лесу дикий щавель, сушили его и толкли. Отец приносил какие-то зерноотходы. Мать оладий напечет из тех листьев и отходов, капнет туда молока. Были горькие и невкусные. Живот от них пучился и болел. Помню, как ночью отец приходит и спрашивает: "живы ли все еще детки, не поумирали?". - Ульяна Лаврентьевна плачет. - Слава Богу, была у нас буренка, хоть какая-то капля молока. Она голод помогла пережить. В селе коров забирали, а у нас - нет, потому что была испорчена. Ее подожгли голодные. Корова живая осталась, но очень обгорела - до мяса, из руки ее кормила.
Ульяна Сватковская родом из села Великие Будища, в 5 км от Цепков. В семье было четверо детей.
- Старшая сестра Манька, потом Ганька, я и брат Ванька. Родился в феврале 33-го. Я пришла со школы. Отец разбул. Лезь, говорит на печь, грейся. Я залезла, а там ребеночек, - улыбается беззубым ртом. - Мать грудью кормила, но молоко пропадало. Выдоит корову, и в соске молока ему. Они его старались сохранить, чтобы выжил, потому что все девочки, а это - первый сынок. Молоко ему оставляли. Было такое, что нам не оставалось. В коллективизацию отца в колхоз хотели писать, а он не пошел. Говорил: "Я умру, а не пойду, чтобы был сам хозяин". Из-за этого позабирали все до фасолины и молотилку отобрали. И мать Арина Емельяновна в колхоз не пошла, на своей земле работала, - смотрит на потолок, на балке выжжен черный крест.
- Семья маминой сестры Палажки вся вымерла. Мать зашла в хату, а они все на полу лежат - дядя, тетя Палажка и трое сыновей. А в головах листья свеклы нарванные. Наверное, наелись и поумирали.
В голодные годы Ульяна Лаврентьевна ходила в школу.
- Ходила, чтобы поесть. Там варили суп. Пшена капельку вбросят, хоть похлебаю тепленького. Вспоминается много, если бы его совсем не знать, - вытирает слезы. - Родители потом говорили, что главное было выжить.
Ульяна Лаврентьевна медленно привстает. Опираясь на стол подходит к большому сундуку под стеной. Открывает, крышку фиксирует палкой, чтобы не закрылась.
- Замуж в 23 вышла за Василия, он был в Цепках трактористом. Уже его нет, умер. Громкая свадьба была, я вышила себе рубашку. У меня здесь пять рубашек, - говорит, наклонившись через край сундука. Достает аккуратно сложенную вышиванку, перевязанную веревкой. - Сюда перебралась, потому что это же моя хата, мы ее строили 56 лет тому назад с Василием. Здесь нас 11 человек жило и мирились, - обводит взглядом три односпальные старые кровати. - Еще печь стояла и полати были. Все помещались.
Одевает поверх кофточки вышиванку. Дрожащими руками едва застегивает вырез на груди.
- В 43-ем попала в немецкий плен. На военной фабрике железки всякие делала, - на кровати опирается на три подушки. - Ой, Боже, это был второй голод. Брюкву давали есть раз в день или шпинат. В субботу на неделю давали 750 граммов хлеба. Я за день его съем, а потом голодная всю неделю. Вспоминаю все это часто. И снится, что есть хочу - а нечего.
4 
1
Комментарии