— Вышел из сарая, поил коров. Слышу — взрыв. Через две минуты солдаты прибежали и начали кричать, что горит крыша на кухне, — 77-летний Яков Дяченко выходит из изрешеченного пулями дома в городе Марьинка на Донетчине.
Живет здесь с дочкой-инвалидом. До позиций украинских военных — 250 м. Ночью и днем длятся обстрелы. Хлев и сарай — разбиты. Газа и горячей воды нет. Жилье отапливает углем и дровами.
— Ребята вызвали пожарников, — продолжает. — Сами ведрами носили воду. Это второй раз за месяц. В этом квадрате никто не живет. Хотят выжить меня. Если исчезну, им ничего не будет мешать лупить из артиллерии по нашим ребятам. Прямо убить невыгодно. Будет шум, что уничтожают мирное население.
Садится на соломенный тюк у дома.
— Это моя земля. Здесь прожил жизнь. Здесь и умру, — говорит Яков Лукич. — Целую жизнь проработал на шахте. Была страшная нагрузка на глаза. Последние годы выдавали на двух по одной лампе. Один светил, второй работал. Наверх выбирались в темноте. Сначала упал слух до 40 процентов. С 1990-го был пенсионером, а работал до 2001-го. Потом занялся пасекой. Слух вернулся, но ухудшилось зрение. Врачи не могли объяснить это. Вижу только силуэты. Зато слышу и чувствую вдвое больше.
Замечательно говорите на украинском.
— А на каком должен? Я — украинец и живу в Украине. Дедушка по папе — с Полтавщины. Был гуральником (производитель спирта. — ГПУ). В конце XVIII века на Донбассе строили спиртозаводы. Его пригласили с семьей. Деда по маме сюда выслали, потому что восстал против пана. Крепостничество отменили в 1861-м, а он вынужден был работать еще шесть лет. В армии дослужился до офицера. Работал в военкомате. Впоследствии — волостным писарем. Говорил на украинском. Я не предавал традиции. Выучился на столяра. Когда служил на Дальнем Востоке, украинцы забывали язык. А я разговаривал. На шахте "Трудовская" под Донецком — тоже. Коллеги шутили — "хохол". Каждый день мы смотрели друг за другом, чтобы не было обвала, хватало кислорода в баллонах. Делились водой. А теперь внуки тех людей стреляют в меня. Разбили дом, уничтожили родительскую хату, пасеку. За что? Хотят в Россию, а квартиры им дала Украина. Пенсии выплачивает. Слепые щенки.
Почему так много местных поддерживают сепаратистов?
— Не вникаю в политику. Но большой ошибкой наших стал обстрел Марьинки 11 июля 2014-го из-под Катериновки и Константиновки. Повредило хлебозавод, комбикормовый завод. На следующий день обстреляли центр Красногоровки — прямо в рынок. Еще через день — шахту "Трудовская", затопило все. Там работали до трех тысяч людей. Люто возненавидели наших. Понимаю, война, всякое бывает. Но эти обстрелы выглядели как уничтожение производства в городе.
Уже два года россияне обстреливают Марьинку.
— Здесь телевидение российское, радио. Показывают, как наши солдаты убивают детей, насилуют женщин. Люди верят. Пока не будет нашего телерадиовещания, ничего не изменится. Хотя жестокость террористов видят собственными глазами.
Вам не угрожали за поддержку наших солдат?
— Нет. Стал известным, потому что живу возле передовой. Приезжали с центрального канала двое. Захотели поснимать коровок, двор. Говорю: "Давайте просто поговорим". Пока с одним разговаривали, второй исчез. Услышал, как на выходе говорит: "Я все снял, чтобы дед не заметил". Солдаты позже видели меня по телевизору.
После этого террористы дважды обстреляли дом. Первый раз затушил сам. Во второй раз горело до 5 метров: сарай, пристройки, хлев. Собака сгорела заживо. Стреляли из всего. Была глубокая ночь. Лежал уже, когда наши бойцы позвали. Благодаря им жив остался. Вызвали дочку, чтобы забрала. Вывели коров. Одна погибла, породистая. Жила у меня 19 лет. Солдатики пили молоко и не могли насытиться — такое вкусное. В начале войны боялись брать. Бывало, местные травили наших. Говорил им: "Мы свои, не бойтесь". Аж потом привыкли. Помогали мне, соседям. Есть хлеб или пачка макарон — отдадут. Теперь, как попросят молока, даю по трехлитровой банке. Смакуют, вспоминают дом, улыбаются.
Не думали продать скот?
— Не могу без работы. Буренки — память о тех временах, когда я видел. Когда жива была жена. 36 лет проработала на шахте. Умерла от болезни желудка из-за плохой экологии. 11 лет ее нет. Нет моих пчелок. Все, что любил, умерло, сгорело. Коровок дорого содержать. Тюк соломы — 20 гривен, сена — 40. Но пока носят ноги, а дочь помогает, продавать не буду. Хоть покупатели приезжают.
Как удается в 77 быть активным?
— 17 лет обливался водой. Это закалило тело. Не курил. После армии несколько раз выпивал. Но бросил. Зачем должна голова болеть? Сорок лет резал кабанчиков людям. Это — прямой путь к алкоголизму. Где свежина, там наливают. Всегда отказывался. Всех это удивляло.
Помогает власть?
— Как обстрелы повредили крышу, дали кусок парусины накрыть. И все.
Ходили слухи, что людей из Марьинки будут выселять.
— Легче всего вывезти людей в палатки. А дальше что? Ни жилья, ни работы. Это моя земля. Никуда отсюда не уйду. Путин и его холуи пришли к нам, а не мы к ним.
"Когда люди здесь, боевики боятся обстреливать город"
— Отец не имеет куда переехать, — говорит дочь Якова Дяченко Анна. — К себе взять не могу. Власть ничего не делает, чтобы спасти ему и сестре жизнь.
Просит переселить отца в другой район, подальше от обстрелов.
— Оказываем помощь пострадавшим — карточки с 500 гривнями, — говорит первый заместитель председателя военно-гражданской администрации Марьинки Юрий Малашко. — На них в сети магазинов "Брусничка" смогут купить продуктов. За это убирают Марьинку пять дней, с 8-и до 12-и. Если дом коммунальный, оплачиваем ремонт после обстрелов. Частному сектору стоит обращаться в гуманитарные фонды.
Люди четко заявили, что не хотят уезжать. Потому что боевики артиллерией уничтожат все вдребезги. Когда люди здесь, боятся прямо обстреливать город.
7 
35413
Комментарии