Немецкое "Гутен морген!" слышно в воскресенье под римо-католической церковью в закарпатском селе Павшино. 1 ноября около 10.00 там собралось с полтора десятка преимущественно пожилых людей. Называют себя немцами.
Павшино — рядом с Мукачевым. На въезде в село стоит табличка с его названием. Ниже есть немецкий вариант — Паушинг. Здесь живут этнические немцы. Во время последней переписи населения в 2001-м 34,3% местных назвали немецкий язык родным. До сих пор говорят на его диалекте.
Села немцев на Закарпатье начали возникать в XVIII в. Тогда наибольшим землевладельцем региона стала династия баварских аристократов Шенборнов. Приглашали ремесленников из Австрии, чтобы развивать край.
— Выучил немецкий в семье, — говорит 23-летний Богдан. Приходит на утреннюю службу. Становится во дворе отдельно от старших. Робко улыбается, щеки покрываются румянцем. — Работаю в Германии с металлом. Приехал в гости. Вся молодежь из немецких семей после школы фактически туда выехала. Сюда не очень спешит возвращаться. Отец тоже там. Мама здесь — на хозяйстве.
Двери в храм открывает высокий священник — отец Йозеф. Приехал из Германии 20 лет назад.
Люди заходят за ним, занимают места на скамьях. Богдан становится один за рядами у выхода. Его ровесников среди прихожан нет.
Через полчаса церковь наполняется людьми. Вместе читают молитвы на немецком и украинском. На столах лежат синие молитвенники на обоих языках. Немецкую проповедь отца Йозефа с трибуны переводит на украинский невысокая женщина в очках.
— По воскресеньям полно людей в церкви, — после службы одним из последних выходит из храма 78-летний Тиберий Миллес, бывший сельский председатель. Медленно спускается по ступенькам с Магдой Нульсен, 71 год.
— Это еще многих нет сегодня. Потому что несут венки по другим селам, — говорит женщина.
Католики Павшино отмечают сегодня День всех святых — один из наибольших праздников года. После службы идут на кладбище помянуть умерших. Оно раскинулось на ровном поле. На половине надгробий — надписи на немецком. Люди останавливаются у могил родственников, ставят свечи и венки, молятся. Через четверть часа расходятся. Праздновать продолжают дома.
Немецкий культурный центр в Павшино расположен недалеко от церкви, напротив сельсовета. Им руководит украинка 50-летняя Екатерина Бисага — невысокая брюнетка. Черная кожаная юбка и такая же куртка подчеркивают стройную фигуру. По специальности она учитель истории.
— Отец на службе больше на украинском говорит, чем на немецком, — Екатерина Мироновна открывает двери в прохладное помещении центра. — На службу в обычный день пятеро людей приходят. Тогда ведет ее на немецком. Мы еще не знаем, какое это золото нам попалось. Как-то сказала: отец, ваше место на большой кафедре, в большом соборе.
— Только нужно притормозить в церкви украинский, — переступает порог Тиберий Миллес. За ним идут Магда Нульсен и 77-летний Феликс Глас. — Пусть хоть половина на половину остается. Будем ему говорить.
— Он заинтересован больше на украинском говорить, потому что приходят первопричасники, — добавляет Екатерина Мироновна.
— Оно-то так, но традиции наши нужно хоть немного сохранять.
Тиберий Миллес отставляет палочку, садится на стул посреди зала рядом с товарищами. Все остаются в куртках — помещение не отапливают.
— Это наша постоянная компания, наши активисты, — двигает стулья Екатерина Бисага. Дома оставила гостей, поэтому спешит. В комнате на стенах развешены детские рисунки. Кое-где есть флажки Германии. Екатерина перебрасывается со старшими несколькими фразами, где слышно немецкий, и уходит.
— Говорим своим говором, швабским, — объясняет Магда Миклошевна.
— Как был в Австрии, я понимал их, они — меня, — добавляет Тиберий Миллес. — В Германии тяжелее — там как земля, то разница в разговоре.
Наши немцы пришли из Австрии. Жена двоюродного брата подавала документы на визу в Германию. Так ей сказали: чего вы претесь туда? Едьте в Австрию. И отказали.
Сначали мы были под Австрией. Потом нас взяли венгры. Позже — чехи. А после войны мы стали украинцами. Младший сын делал венгерский паспорт. Понес документы, что немец. "Когда отец родился?" — спрашивают. — "1937". — "Он чех. Потому что при чехах жил". Хотя и жена моя — немка, и я.
— Я половинячка, — рассказывает Магда Нульсен. — Мама — немка, отец — мадьяр. Родилась в венгерском селе. Сюда вышла замуж. По-швабски мама говорила с сестрами, моей бабкой, когда никто не слышал. Как пришли русские, маму с сестрой хотели вывезти в Сибирь. Но обе кормили маленьких детей. Из-за нас их не забрали. Мама много проблем имела. Ее брат служил в немецкой армии. Русские перерыли все вкруг дома — что-то искали.
Я работала в детдоме с недоразвитыми детьми. Там одна такая была, что называла меня "немкой", "фашисткой". Разбирались на товарищеском суде.
— В советские времена не дай Бог, чтобы какой-то прохожий услышал от нас немецкий. Первое слово: фашист, — продолжает Тиберий Зигмундович. — Раньше в воскресенье в такое время по селу пройдешь — почти в каждой хижине у окон сидят женщины, мужчины, идет разговор. При советской власти эта привычка пропала. Можно было на кого-то из нас ткнуть пальцем — на другой день его не было. Ночью пришли, разбудили, и больше никто не видел.
Наших вывозили в Сибирь. Встретился с ними, когда служил в Тюмени. Со службы возвращался с товарищем. Пошли в Москве в картинную галерею. Там встретили делегацию из Германии. Начал с ними говорить. Друг говорит: Тиби, давай смываемся. Потому что уже за тобой следят. Мы быстро в автобус. Едем. Две машины мимо нас — тюууу, тюууу. Не поймали, потому что мы быстренько вышли.
В центр заходит Екатерина Бисага. Держит чашки и чайник с кофе на подносе.
— Теплого кофе немножко, и вы в порядке, — подвигает со стола детские работы. Ставит поднос. — После 1945-го советская власть присылала своих людей на административные должности. Из семей, которые пришли сюда первыми, была семья моего деда из Нижних Ворот Воловецкого района. Все родственники, тети и дяди умели говорить по-швабски. Потому что выходишь на улицу — никто не разговаривает на украинском.
— Сразу после войны здесь было только три украинских семьи, — говорит Тиберий Миллес. — В 1991-м наши начали выезжать в Германию. Дома за бесценок продавали. Некоторые приличные семьи приходили. А некоторые — сам себя любит.
— Большинство пустых домов купили люди с верховины — это Воловецкий, Межгорский, Тячевский районы, — продолжает Екатерина Мироновна. — Ходили на заработки. Отдавали 40 тысяч долларов за дом. А 5 гривен со двора за вывоз мусора жалели — лучше будет закапывать его.
Во-вторых —да разве судились когда-то наши люди за 50 сантиметров земли? — спрашивает у старших. Те качают головой. — Никогда. Раз соседи зашли на нашу межу. Мама моя повозмущалася, и на том все кончилось. А здесь двое соседей девять лет судились, ни много ни мало — за 50 сантиметров земли. И оба верховинцы, поляки.
О встрече с отцом Йозефом, 65 лет, договариваемся на 16.00. Приезжает к церкви на темно-синем внедорожнике "Опель" на 15 минут раньше. Он — высокий, в черной сутане. Открывает ключом храм и садится на первой скамье перед алтарем.
— Сразу по приезду имел здесь учительницу украинского. Когда она уехала, отец Йозеф стал ленив, — смеется священник, говорит на украинском с акцентом. — Я был всегда счастливым священником. Но в Германии чувствовал, что чего-то мне недостает. Там все имеем — деньги, работу. Но все мало, мало. Раз в Словакии встретил священников из Украины, монашенок. Рассказывали о своем крае. Сказали, что здесь есть немецкие села. Решил отправиться сюда. Здесь встретил людей, для которых важен был хлеб для души. Поэтому остался.
Я родился в бедной семье у наибольшего озера в Германии — Бонедского, рядом со Швейцарией. Имел трех братьев, трех сестер. Отец был безработным. Мама с нами, как цыгане здесь, ходила от дверей к дверям и просила. Поэтому хорошо тогда понял украинцев. Бывало, в году накатывал 80 тысяч километров. Из Германии привозил сюда для людей дефицитные вещи.
В Германии, если признаться, что радуюсь, потому что у кого-то хорошо, — ты дурак? — скажут. Сто метров дальше живет мужчина, — отец Йозеф начинает жестикулировать и энергично говорить. — Крутил музыку на свадьбах. А часто такой заработок не выпадает. Раз приходит: отец Йозеф, имею план — хочу купить коз и продавать молоко. "Это хорошо, первых твоих коз финансирую", — обрадовался я. Теперь у него пятеро коз. Продает по селу молоко. Участвовать в жизни людей — это мое счастье. Самому неинтересно.
Раньше меня спрашивали: где вы больше дома — в Украине или Германии? Говорил: там, где моя мама живет — в Германии. Но теперь она на небе. Поэтому отвечаю: там, где моя кровать стоит. То есть в Павшином.
1 
1
Комментарии