Я ждал письмо. Никто мне не писал; у меня не было близких — ни тут, ни в стране, ни во всем мире. Я уже был старым и одиноким мужчиной. "Ну! — часто думал я. — Ведь не у всех могут быть близкие — это естественно. Одинокие люди тоже нужны, чтобы другие понимали, насколько страшно одиночество, и пытались от него защититься". Но несмотря на это я ждал письмо. Я знал, что оно никогда не придет. Однако мне показалось невозможным, чтобы кто-то из жителей этого мира однажды не написало письмо мне. Даже самые несчастные люди не верят в окончательность своего несчастья — им нужна узенькая щель, с помощью которой они могут дышать. Так же, как и с одинокими: у нас всегда есть маленькое окошко, через которое мы кого-то высматриваем. Я ждал письмо.
Дом, где я снимал маленькую комнатку, был одним из старых в пригородах нашего города. Это был дом с почерневшими стенами, вытертой лестницей и зеленым от влаги двором. На крыше этого дома несколько подростков сделали голубятню. Сколько помню, младшие мальчики играли во дворе в одну и ту же игру — вора и полицейских. Девочки прыгали через резинку и играли в рай и ад. Летом на солнце спят пушистые коты, всегда пахнет капустой и мокрым бельем. Сторож периодически напивается и играет на гармошке. Тогда дети сбегаются и, окружив его, смотрят, как ловко он перебирает толстыми пальцами по клавишам, а лысый обойщик высовывает из окна голову и просит: "Заиграй-ка "Клариссу", Францишек!". Сторож дарит ему преисполненный сладкой мечтательности взгляд и играет это одинокое и странное танго. День тут начинается рано, половина жителей работает на литейном заводе неподалеку и уже в пять утра сбегают по лестнице. В семь оба портных запускают свои машины, сапожник страшным басом выговаривает своему конопатому помощнику с ушами летучей мыши, который — как утверждает сапожник — "потомок кретина и совы". У обойщика стучат молотки, к автомастерской съезжаются первые такси, а сторож зевает и, подтягивая штаны, выходит с метлой на двор. У жизни здесь - только одно лицо.
Почтальон — господин Голембёвский — появлялся здесь около двенадцати. В это время уже пели поварихи, уже выбивались ковры и аромат обедов вылетал из каждого окна. Я издалека видел, как приближается почтальон на расшатанном велосипеде. Одной рукой он держит руль, а второй вытягивает письма из своей огромной сумки. Потом все выходят во двор, потому что почтальон — как и я — старый мужчина и ему тяжело подниматься по крутой лестнице. Он надевает на нос очки и читает фамилии:
— Сементковский!
— Ящик!
— Малиновская!
Все получают свои письма и уходят. Потом спрашиваю я:
— Есть ли что-то для меня?
— Нет, — отвечает почтальон. — Сегодня для вас ничего не было. Может, завтра будет.
— Еще раз проверьте, пожалуйста, — прошу я. — Знаете, иногда забываешь. Иногда кажется, что уже ничего нет, а потом случайно замечаешь, что что-то осталось. Поверьте, так бывает. Перепроверьте.
Почтальон лез в сумку, но его лицо выражало безграничное сомнение.
Он долго копался, а потом говорил:
— Нет, сегодня для вас письма нет. Может, завтра будет. Вы ждете?
— Да, — отвечал я. — Жду. Конечно, жду. Кое-кто должен мне написать, но он живет очень далеко. Знаете, как иногда далеко живут.
— Конечно, — говорил почтальон. — Мои близкие тоже живут очень далеко. О, вы даже не представляете, насколько далеко. Ничего, надо подождать. Может, уже завтра придет это письмо.
После работы я зайду к вам, и мы выпьем
— Я буду ждать, — говорил я. — Это письмо точно ко мне придет. Только хорошо проверяйте почту. Я вас очень прошу! Буду ждать.
— Ждите, — отвечал почтальон. — Всегда ждешь какое-то письмо.
Он прощался и уезжал. Мы виделись ежедневно много лет. [.] Прошло много весен. Прислужник сапожника основал собственную мастерскую, женился, и я слышал, как таким же басом он выговаривает своему помощнику. Мальчики, которые когда-то играли здесь в вора и полицейских, теперь служили в армии и оттуда писали короткие, хаотичные письма девушкам, прыгавшим когда-то через цветную резинку, а теперь они были высокие и ходили в цветастых платьях и строго отвечали своим матерям, мол, они не советовались с ними на тему их замужества. Сторож оглох и, играя танго, не попадал в ноты, а обойщик все чаще бил молотком по руке. Я спрашивал:
— Есть ли какое-то письмо для меня?
— Нет, — отвечал почтальон. — Сегодня ничего не было. Может, будет завтра.
— А вы хорошо проверили? — спрашивал я.
Почтальон делал оскорбленную мину и отвечал:
— Слушайте, я всегда хорошо проверяю. Вы должны ждать.
— Конечно, — говорил я. — Буду ждать.
— Всегда ждешь какое-то письмо. Они по-разному ходят, потому что люди пишут так издалека. Иногда нужно долго ждать письма.
Я обижался. Обижался на всех жителей этого дома, которые получали письма. Я ненавидел их лица в момент, когда они из рук почтальона их получали.
Мне казалось, что слова из тех писем украли у меня, что они принадлежат мне, я должен их читать — плакать над ними или смеяться — и что лишь по непонятным мне причинам письма попадают в чужие руки, тогда как каждое из них принадлежит мне. Я вспоминал всех людей, которых когда-то знал в жизни. Во мне оживала давняя дружба, краткие мгновения встреч с людьми, лица которых я уже не могу в настоящее время вспомнить. Я долго думал об одной женщине, которую сильно любил в возрасте двадцати лет. Несколько дней мой ум мучил образ одного мужчины, с которым я когда-то дружил, и мне казалось, что он напишет. Я даже был уверен, что со дня на день получу письмо от него. Во мне оживали все хорошие и живые моменты, пережитые с ним — споры, прогулки, ночные разговоры, дискуссии и признания. Я вызывал его жесты, слова и улыбки. И знал, что именно он напишет мне письмо. Вера жила несколько дней. А потом я осознавал, что он много лет тому назад умер, а я сам бросил первую горсть земли в его могилу.
О да! Письма, которые приносили сюда, крали у меня — я это чувствовал. Я — старый мужчина, ежедневно с удивлением встречаю солнце на небе. Знаю, что уже близка моя смерть и что если бы я наконец получил письмо, то не умер бы одиноким.
Я ненавидел людей, которые получали письма, — это ощущение человека, который чувствует счастье других, а сам не может к ним прислониться. Это страждущее ощущение любви и ненависти.
"Что же они делают с этими письмами? — думал я. — И зачем им вообще письма? У них есть дом, дети, вокруг них вертится много людей — а я жду только письмо".
Я уже знал, кто и от кого в доме получает письма. Я знал, что одна рыжая девушка, которая любит сидеть с книгой на балконе, получает письма от жениха. Он находится в большом, далеком городе. Его письма приходят в голубых конвертах. На каждом листе письма он рисует круг в месте, где поцеловал бумагу. Девушка подносит эти письма к устам и улыбается. [.] Похудевшая, как мышка, старушка получает письма от сына из армии. Она уже плохо видит, и я ей читаю письма. Старушка всхлипывает и всегда показывает мне фотографию своего сына. Это большой и хороший парень, и ей очень досадно, что ему обрезали волосы, а у нее их нет. С детства она берегла его волосы.
А мне никто не писал. Я спрашивал:
— Нет ли мне письма?
— Нет, — отвечал почтальон. — Сегодня не было ничего. Может, завтра что-то для вас будет. Должны ждать.
В конечном итоге я заметил, что почтальон избегает меня, не смотрит мне в глаза, быстро прощается и нелюбезно отвечает на мои вопросы. Я не знал почему и боялся. Ведь почтальон был единственным человеком, который однажды мог бы принести мне надежду. Я не знал почему и боялся глянуть ему в лицо. Я понял это, когда случайно услышал разговор, который он вел с одной женщиной. Почтальон говорил:
— Я не могу ездить к этому мужчине. Он так ждет письмо. Я не приношу ему надежду. Знаете, что значит не приносить человеку надежду? Это хуже, чем его ослепить и убить. Я знаю, что он ждет эту надежду, и то от меня. Я не могу с ним разговаривать, чувствую, что сам не имею права жить. Чего же стоит собственная жизнь, если не приносишь надежду другим?
Через несколько дней почтальон привез мне письмо. Он ехал в тот день очень быстро по мостовой нашей улицы и уже издалека кричал мне, нетерпеливо растолкал других и вручил мне письмо.
Потом вынул из сумки бутылку вина, подал мне ее и сказал:
— Держите бутылку! Это вино я купил и сказал себе, что мы выпьем его с вами, когда вы получите письмо. После работы я зайду к вам, и мы выпьем. Это будет хорошее старое вино. Но почему вы плачете?
— К черту! — сказал я. — К черту! Разве вы не знаете, что всегда ждешь какое-то письмо.
Я распечатал его. Долго смотрел на прыгающие перед глазами строки букв пока все это приобрело какой-то смысл. "Не прерывай цепочку счастья, — читал я. — Перепиши это письмо в десяти экземплярах и разошли его своим знакомым. В каждый конверт положи два злотых. Не прерывай цепочку счастья!.."
Я опустил руку и остолбенев смотрел на почтальона.
— Главное, что вы дождались, — сказал он. — Это самое важное. Я приду к вам после работы.
Он сел на велосипед и уехал.
Перевод Андрея Бондаря
3 
1
Комментарии