"В соседних колхозах пухли семьями. Было шесть улиц, а осталось четыре"

 

В Великом Хуторе Драбовского района Черкасской области на здании сельсовета висит мемориальная доска из черного гранита. На ней - фото мужчины в кожухе и высокой шапке и надпись: "От душ спасенных первому председателю колхоза "Незаможник" Дроботу Якову Александровичу, который в 1932 - 1933 годах спасал от Голодомора своих односельчан". Под доской на полочке несколько искусственных цветов.

- В селе родственница его есть, Мария Ивановна. Она все это ещё помнит, - женщина лет 50 в дубленке показывает дорогу ко двору племянницы Якова Дробота 90-летней Марии Коваль.

Сельские хаты расположены далеко от дороги, перед дворами - выгоны. Забор Ковалей из досок украшен узорами. Во дворе лает пес. Висят вязанки кочанов кукурузы. 64-летний Михаил Коваль, сын Марии Ивановны, хозяйничает во дворе.

- Мать пережила три голода - в 20-х, 33-м и после войны. Яков Дробот - ее двоюродный дядя, - Михаил Дмитриевич приглашает в хату. Его жена печет хлеб. В хате пахнет свежей выпечкой.

- Мы не голодали так, как другие, - Мария Коваль в синем костюме и цветастом платке садится на диван. - Мой двоюродный дядя по матери, Яков Дробот, первый организовывал колхоз в 1928-м. Тогда бедность была, вот его и назвали "Незаможник". Дядя был добрым человеком. Когда я пошла в первый класс, он в школу пришел, переписал нас: сколько мальчиков, сколько девочек, перемерял. А после поехал в Золотоношу и купил всем одежду. Это было еще до Голода. В 1932 году все хорошо уродило, - продолжает Мария Ивановна. - Голодомор наступил, потому что забрали все. Даже фасоль в мешочках выносили.

Марии Ивановне во время Голода было 10 лет.

- Нам в школе давали кусок хлеба и черпак супа. Хоть жиденький, но какой-то мякиш там плавал. Не знаю, как они хлеб нарезали, но получалось, как спичечная коробка. Прятала его в карман. Я же тут поем, а хлеб отнесу матери домой: "Возьмите, мама, смотрите, какой нам хлеб давали".

Вспоминает, как в те годы записывали в колхозы:

- Был такой дед Антон Лопатка. Его все боялись и говорили на него Антон Кусливый. Он, чтобы люди быстрее соглашались, ставил босыми ногами на раскаленную сковороду. "Становись"! - и все.

Михаил Дмитриевич достает из полок грубый фотоальбом и находит снимок 1932 года. На фото семеро мужчин на лестнице - пятеро стоят, двое сидят.

- Вот он, Антон Кусливый, - показывает на первого слева. - А это в белой шапке - Яков Дробот. Других мы не знаем.

Снизу подпись: "Правління та ревкоміс. В.-хутірської спожив. сп. 1932 рік". Судя по одежде, снимок сделан в конце осени. Якову Дроботу здесь 30 лет.

- Когда дядя начал организовывать колхоз, его отец сказал: "Яков, брось это дело, оно долго не протянет. Его ликвидируют, а тебя будут мучить". Но тот только отмахнулся, - продолжает Мария Ивановна. - Дядя был в партии. Он догадывался, что будут репрессии – ведь Украина такая, что просто не сдастся, и люди не пойдут в колхозы. В соседнем селе была исследовательская станция, где выращивали на семена разную зелень: кабачки, огурцы, дыни. Такие семена не отбирали. Он выменял тех "неликвидов", а в 1933-м из них суп варили.

Яков Дробот организовал общественную кухню и выпекание хлеба для крестьян. Каждое утро бригадиры обходили село и докладывали председателю, кому в первую очередь нужна еда. Односельчане вспоминают, что на территории колхоза "Незаможник" от голода массово не умирали. В Великом Хуторе в начале 30-х жило около 3 тыс. человек. От Голода умерло до 200 крестьян.

- В соседних колхозах пухли семьями. Было шесть улиц, а осталось четыре. Одних раскулачили, других заслали, еще кто-то умер. Было несколько семей, которые не сдались - не пошли в колхоз. У них забрали все, оставили только голые стены. До весны дожили двое мужчин. Говорят, они выползли, рвали и жевали траву. Так и умерли, пена зеленая возле ртов была. Также приходили в село чужие люди. Рассказывали, что нигде ничего нет, поэтому они идут по селам, кто куда дойдет. Когда заходят в хату - крестятся. Пришел к нам такой один: старый, худющий. Мать дала ему кусочек хлеба и запить. Он взял и говорит: "Это лучше золота! С золотом можно умереть, а с этим можно прожить", - на глаза Марии Ивановны появляются слезы. - Дали ему хлеба, он съел, вышел и умер. Такой был тощий.

Спрашиваем, не преследовали ли дядю советские функционеры за такую благотворительность.

- Всюду умирают, а здесь нет. Это действительно должно было бы заинтересовать, - добавляет Михаил Коваль. - Некоторые историки допускают, что здесь могло быть "образцовое" село, чтобы "кому-то показать". После Голода построили кирпичный завод, двухэтажный дом культуры, улицу Ленинскую: 4-квартирные домики с электричеством и, даже, телефонизированные. Правда, свели ее из хат, стоявших на хуторе Берючка. Там дома добротные были. Людей репрессировали, а из их хат в 1935-м построили образцовую улицу.

- После Голода Якова отсюда забрали. Был он где-то далеко, может, и не в Украине. Но перед войной они с женой приехали уже в белых костюмах. Опять председательствовал, - добавляет Мария Ивановна.

Погиб Яков Дробот в феврале 1943-го. Немцы его схватили, забрали в Золотоношу, где после допросов заставили копать себе могилу и расстреляли. Жену Серафиму тоже. Двух сыновей Серафимы от первого брака и общего сына Славика забрала баба под Яготин и дала им новые имена и фамилии.

×