Писатель 80-летний Иван Билык живет в двухкомнатной квартире старого дома на ул. Ярославов Вал в Киеве. На нем спортивные штаны, ковбойка навыпуск и тапки на босую ногу. На скуле возле левого уха кровь.
— Когда бреюсь, постоянно что-то сдираю, — говорит Иван Иванович. — С Нового года начало падать зрение: глаукома. Почти ничего не вижу.
В кабинете полумрак. Окно завешено тяжелой бордовой портьерой. На письменном столе немецкая печатная машинка "Эрика", радиоприемник и настольная лампа. Рядом швейная машинка, накрытая покрывалом.
— Вон там, — показывает на полку у дверей, — мамины книжки. Она много читала. Ее прапрадедом был брат Котляревского. Мой отец, Иван Маркович Вакуленко, учительствовал. Когда бросили клич — стал попом Украинской автокефальной церкви. Отца расстреляли, было ему 26 лет. Через полтора месяца родился я. Дали мамину фамилию, потому что могли быть проблемы как у сына врага народа.
— Нашими соседями были евреи-переселенцы из Проскуровщины. Лишенцы. Они были лишены гражданських прав. Одна их бабка рассказывала: "О, как мы жили! У нас был магазин свой". От них я научился разговаривать на идиш. В оккупацию к нам зашел немец и спрашивает: "Гир зинд юден?" — здесь есть евреи? А я отвечаю на идиш: "Кейне иден", то есть нет ни одного еврея. Он мне: "Ком цу мир". Стянул с меня трусы, посмотрел, засмеялся, хлопнул по затылку и ушел.
В 1959-м вышел перевод Билыка повести "Ветряк" болгарского писателя Славче Чернишева.
— Я тогда на третьем курсе учился. Получил гонорар и повел друзей в ресторан "Лейпциг". Когда появлялся в общежитии, однокурсник Николай Охмакевич говорил: "О, наш кулак пришел!" Я тогда был при деньгах. Студенты-поляки привезли мне добротного рыжего драпа на пальто, цигейку на воротник и на шапку-"пирожок".
Звонит телефон. Прислушивается, но трубку не берет:
— Жена ответит, — говорит тихо.
Иван Иванович рассказывает, как познакомился с женой Светланой.
— После четвертого курса вернулся из военных лагерей и пошел на пляж в Гидропарк. Все тело белое, только морда черная, как у негра. Смотрю — загорает одна. Лица не видно, но формы подходящие. Оказалось — москвичка, приехала в гости. На следующий день повел ее погулять на Выпердос — выставку передового опыта. Ужинали в ресторане "Прага", через полгода поженились. Ее отец был подполковником КГБ.
В 1972-м вышел исторический роман Билыка "Меч Арея".
— Когда писал его, выкуривал по 40 сигарет. Болгарских "Родопи" или "БТ", — уточняет. — И выпивал термос кофе, 1,25 литра. На работу приходил в 12, так что успевал утром еще и порыбачить. 20 августа поймал огромного леща — 85 сантиметров! Пришел с ним на работу и узнал, что вышел сигнальный экземпляр романа. Занес рыбину в ресторан "Эней", попросил повариху приготовить, вечером обмыли. А в сентябре книжку запретили. Петр Толочко организовал подписи 10 докторов исторических наук и накатал жалобу в ЦК. Обвинил роман в националистических уклонах.
После этого Билыка уволили с работы.
— Как-то вызвали меня в КГБ. Майор Евгений Марчук передал пожелание Щербицкого написать покаянное письмо. Я трижды что-то писал, но оно их не устраивало. Так нигде и не опубликовали.
В 1991-м Ивану Билыку дали Шевченковскую премию.
— Тогда это было 5 тысяч карбованцев, на руки получил 4 тысячи 400. Думал, "жигули" куплю. Как раз перед этим на Союз пришла разнарядка на две машины — мне и Борису Олийныку. Но карбованец обвалился, цена подскочила с 8 тысяч до 20. У меня таких денег не было.
Детей у писателя нет. В позапрошлом году вышел его роман "Яр", который пролежал в столе 40 лет.
2 
1
Комментарии
3