О переводчике Николае Лукаше говорили, что знает 30 языков. А тот уточнял, что хорошо — всего 18. Себя считал не переводчиком, а поэтом. Не слабее, чем современники Лина Костенко или Николай Винграновский.
Его любимым ругательством было:
— Вы, переводчики!
Это — примерно по Николаю Кулишу: в одной из его пьес украинцев названо нацией "дядь и переводчиков", неспособных на собственное творчество. Но переводы Лукашем Сервантеса или Гете были такие, будто они писали сначала на украинском, а затем — испанском или немецком. Ему указывали, что следует быть ближе к оригиналу.
— Но я перевожу не с украинского, а на украинский, — отвечал.
Это иногда осложняло дело. Перевод "Фауста" Гете лежал у рецензентов три года. Упрекали, что этот "Фауст" стилизован под казачество, потому что только казаки обращались один к одному " пане-брате". А Лукаш молча показывал строку оригинала: " Herr Bruder". Его версии иногда были богаче авторских. Вот у Маяковского: "Шел я верхом, шел я понизу, строил мост в социализм". Лукаш перевел: " Йшов я верхом, низом ліз, міст мостив в соціалізм".
Он жил в эпоху, когда российско-украинские словари в быту звали "российско-российскими", потому что культивировалось "сближение братских языков". А Лукаш, напротив, считал русский язык заимствованным украинским. И говорил, что пора одолженное забирать. Даже хрущевская "Кузькина мать" — наше высказывание, и ничье больше.
С такими взглядами он мог легко очутиться среди "буржуазных националистов". Но серьезный образ идеологического врага из Лукаша непросто было сконструировать. Потому что и недругам, и друзьям он казался чудаком, хотя и гениальным. Вечный холостяк в старом пиджаке, любитель выпить, азартный почитатель домино и бильярда. Один из самыъ сильных интеллектуалов — а не имел ученой степени, это ему не приходило в голову. Знал столько языков, а не помнил номер своего телефона.
— Я себе не звоню, — объяснял.
Он выбросил из дома газовую плиту — потому что не хватало места для книжек. И для огромной картотеки украинской лексики — мечтал создать небывалый словарь украинского языка. В ящичке на букву "Г" он якобы хранил деньги — когда они были. А как-то заглянул в ящичек на букву "Щ" и увидел там живую мышь. Рассердился, что она не под собственной буквой.
Он таки был диссидентом. Однако веселый, даже легкомысленный, самироничный. Писал о себе: " Гей, Миколо, і охота з себе корчить Дон Кіхота?". О нем ходило много легенд, в разных вариантах. Вот Николай Алексеевич в киевском гастрономе занимает очередь.
— Скажіть, будь ласка, хто останній? — спрашивает.
— Опять на этом телячьем языке! Вы что, по-человечески не можете?
— Могу, пожалуйста: идите вы все нафуй!
Знакомые как-то попросили его перевести инструкцию к какому-то импортному товару. Он это быстро сделал. А потом спросили, какой это язык.
— Я его не знаю. Наверное, какой-то скандинавский, — ответил невнимательно.
Как-то к Лукашу в ресторане подсели двое африканцев. Между собой говорили на колониальном диалекте португальского. Думали, никто не поймет.
— Гляди, свинья сидит! — говорит один другому.
— Я, может, и свинья, но не черная! — Лукаш мигом ответил по-ихнему.
Еще когда был студентом, его пригласила к себе однокурсница Фаина, полуеврейка-полугрузинка. Ее бабушка сказала на идише: мало нам твоего папы-грузина, а тут еще этот славянин-плебей! Лукаш произнес монолог на древнееврейском, плюс идиш. Бабушка остолбенела, а он гордо ушел.
Выбросил из дома газовую плиту — потому что не хватало места для книжек
Еще случай, в войну. Когда он, раненый, лежал дома, в дом зашел офицер-мадьяр. Увидел, что начинается гангрена.
— Плохи твои дела, солдат, — сказал по-своему.
Лукаш ответил на венгерском. Пораженный офицер принес лекарства и этим спас его.
Есть легенда и о детстве Лукаша. Николай долго не говорил. Потом пристал к путешествующему цыганскому лагерю. Дома по "немому" не скучали.
Но через какое-то время он вернулся. И говорил, но по-цыгански. Потом, если цыганки хотели ему погадать, отказывался по-ихнему. Это — из уст светловолосого мужчины — шокировало цыган. Как и то, что он пел их песни, — временами забытые ими самими.
Когда с другим переводчиком, Григорием Кочуром, бывало, спорили относительно перевода какого-то стихотворения, так оба полиглота сравнивали переводы этого стихотворения на несколько европейских языков. А когда и этого не хватало, клали мелодию на этот текст — и пели дуэтом.
"Прошу позволить мне отбыть вместо Дзюбы наказание"
В марте 1973 года Николай Лукаш бросил в почтовый ящик письмо, адресованное председателю президиума Верховной Рады УССР, председателю Верховного суда УССР, прокурору УССР. Копия — президиуму Союза писателей.
Автора труда "Интернационализм или русификация" Ивана Дзюбу тогда осудили до пяти лет лишения свободы и пяти лет ссылки. Так вот, Лукаш написал в тех письмах:
"В связи с тем, что я, нижеподписавшийся, полностью разделяю взгляды литератора Дзюбы Ивана Михайловича на определенный, официально у нас несуществующий вопрос, за который, насколько мне известно, его осудил недавно один из нарсудов г. Киева, и принимая
а) состояние здоровья осужденного
б) то обстоятельство, что в данный период (конца которого мы с вами не можем предусмотреть хотя бы примерно) для меня лично пребывание на любом режиме кажется почти равноценным, поэтому более-менее безразличным, —
прошу позволить мне отбыть вместо вышеуказанного Дзюбы И.М. определенное ему судом наказания.
С надлежащим уважением Лукаш Николай Алексеевич, член СПУ (подпись)
(м. Киев, ул. Суворова, 3, кв. 31) в 23.ІІІ.1973 г.".
Письмо дошло до адресатов. Лукаша исключили из Союза писателей и требовали покаянного опровержения. Он его написал в ноябре того же года — Дзюбу как раз помиловали. В этот раз коротко: "В связи с досрочным освобождением Ив. Дзюби аннулирую мое письма в вышеупомянутые инстанции от 23.ІІІ.73 г. как такое, что потеряло свою актуальность".
В Союзе писателей его восстановили за год до смерти.
1919, 19 декабря — Николай Лукаш родился в Кролевцы — в настоящее время райцентр на Сумщине, город издавна славился ткаными рушныками. Мать в молодости была цветоводом, отец — ткачом. Было пятеро детей: Анна, Иван, Николай, Параска, Ольга
1937 — поступил на исторический факультет Киевского университета. После второго курса взял академотпуск, преподавал в школе на Обухивщине. Этот перерыв связывают с несчастливой любовью к студентке Елене Биличенко, родом с Одещины. Рассказывал, что тогда ему мерещился покойник Йоганн Вольфанг Гете, с которым пили вино в центре Киева. Восстановился в университете, но — на филологическом факультете, где училась Елена. Из-за нее навсегда остался одиноким. Она выходила замуж четыре разы
1941 — с началом войны Лукаша как знатока немецкого языка направили в диверсионный отряд, но не взяли — из-за состояние здоровья. Был ранен во время авианалета, оккупацию пережил в Кролевце. В 1943 году, невзирая на состояние здоровья, его взяли в армию, был ранен второй раз. В конце 1945-го поступил на факультет французской филологии Харьковского пединститута иностранных языков
1948 — перевел "Фауста" Гете (издано в 1955 году). Благодаря этому в 1956-ом Лукаша приняли в Союз писателей, переехал из Харькова в Киев
1964 — перевел "Декамерон" Бокачче. Через четыре года номинирован на Шевченковскую премию за перевод "Трагедии человека" Имре Мадача
1973 — исключен из Союза писателей "за нарушение устава", не мог печататься. Восстановлен в 1987-ом
1988, 29 августа — умер от онкологической болезни, похоронен на Байковом кладбище. Его перевод "Дон Кихота" увидел мир в 1995 году. В 2002-ом вышел 700-страничный словарь-справочник "Фразеология переводов Николая Лукаша", а недавно — книжка воспоминаний "Наш Лукаш", упорядоченная Леонидом Череватенко
2 
1
Комментарии
7