Леся Украинка оплатила записи дум от кобзарей

Львовский профессор Филарет Колесса летом 1908 года получил задание от Научного общества им. Тараса Шевченко отправиться на Полтавщину. Должен был записать на фонограф народные думы от тамошних слепых странствующих певцов, а потом расшифровать. Фонограф в то время еще был технической новинкой. Этот небольшой по размеру аппарат фиксировал звуки иглой на покрытых воском валиках. С них можно было воссоздавать записанное.

"На эту цель жертвовал какой-то любитель народной старины, которого уважаемое имя  до сих пор мне не известно, 565 австрийских корон при посредничестве и, наверное, по понуждению господ Климентия и Лариссы Квитки (Леси Украинки), которые вместе с Афанасием Сластионом занялись очень заботливо всей перепиской и устроением экскурзии", - напишет со временем Филарет Колесса. Средств неизвестного жертвователя должно было хватить на дорогу профессора, его проживание, оплату кобзарям и приобретение валиков для фонографа.

Львов в то время относился к Австро-Венгерской империи, Полтава - к Российской. Путешествовать по Полтавской губернии с подозрительным звукозаписывающим аппаратом, который профессор привез с собой из Львова, местная власть запретила. Итак Колесса на две недели остановился в Миргороде у художника Афанасия Сластиона. Тот преподавал там в местной художественно-промышленной школе им. Николая Гоголя.

Первым прослушивал кобзаря Михаила Кравченко из Великих Сорочинцев. Он потерял зрение в 15 лет, а уже с 17 - учил петь "псальмов" у известного в округе кобзаря Самуила Яшного. Ездил с кобзой в Харьков, Одессу, Ялту. По приглашению Императорского географического общества даже выступал в Петербурге. А на жизнь - содержание жены с детьми и семьи брата - зарабатывал тем, что плел веревки.

- Как повьешь тех веревок с месяц, так с пальцев 12 шкур слезет - куда уже там играть, - жаловался.

Филарет Колесса за два сеанса записал от него шесть народных дум. "Кравченко очень охотно поет думы и выказывает в их пении большой труд, - записал. – Несмотря на тяжелую жизнь и свои пятьдесят лет наш кобзарь держится еще довольно хорошо. Сильного строения, приземистый, круглолицый, с хорошим улыбающимся видом, любит даже пошутить. Из-за нужды потерял уже голос, поэтому и пение его выходит как-будто рубленное и зачастую прерывается паузами из-за того, что у кобзаря не остается воздуха".

Однажды Сластион привез к гостю из Галиции трех певцов из соседних с Миргородом сел - Николая Дубину, Евдокию Пилипенко и Антона Скобу. За день Колесса от них успел записать на фонограф только по две песни и проверить их качество. "Очень трудно слепого человека приучить к тому, чтобы все время, пока он поет, голос его шел в середину дудки, - описывал вскоре Сластион на страницах полтавской газеты "Родной край". - Певец или в скором времени отвернется, или начнет откашливаться среди пения, думая, что все ненужное фонограф не запишет. Бывает певец еще и заметит громко, что он "вчера лучше пел, а теперь будто охрип", или что-то другое скажет, тоже думая, что этого машина записывать не будет. Дальше снова идет прерванное пение. Бывает так, что певец начинает поправляться на стуле и тогда становится страшно, чтобы не свалил наземь все приборы. Бывает, что забудет какое-то слово, и возьмет голосом высоко и через несколько слов сменяет тон или даже темп". Иногда запись приходилось начинать сначала несколько раз. Исполнителя усаживали посреди комнаты, закрывали все окна и двери.

Записи Филарет Колесса начал обрабатывать по возвращению во Львов. Тем временем получил еще несколько валиков с думами.

Афанасий Сластион в трех свертках переправил около 40 записей от кобзарей из Харьковской и Полтавской губерний. А Леся Украинка прислала песни 77-летнего Игната Гончаренко.

Тот был родом из-под Харькова, а в последнее время жил у сына в Севастополе. Записала его во время лечения в Ялте. "В Севастополе, хорошо зная местность, он ходит сам, только без бандуры, потому что иначе полиция цепляется, - описывала слепца в письме к Колессе. - В нем ничего нищенского нет, начиная с одежды, приличной чумарки и смушковой шапки, и кончая поведением, исполненным достоинства, без заискивания, но и без апломба, который порой замечается у знаменитостей "из народа". Особенно бросаются в глаза его руки с тонкими, артистичными пальцами, и величественная поза высокой, стройной, совсем не сгорбленной фигуры. Не только денег, но и малейшей услуги он не считает возможным принимать даром. Так, когда на пароходе ему случалось просить матросов провести его, то он потом играл им за то на бандуре и не принимал никакой платы. Когда-то раз случилось, что фонограф почему-то передал в карикатурном тоне его псальму "О правде". Он, думая, что это какая-то намеренная шутка с нашей стороны, так обиделся, что еле мы могли его убедить в нашей невинности. Так может обижаться только артист, который уважает свое дарование".

Собранные народные думы Филарет Колесса издал двумя томами – в 1910-ом и 1913-ом годах. "Теперь уже в самом деле можно сказать – "наша пісня, наша дума не вмре, не загине", - написала ему после того Леся Украинка. Как только в 1927 году дочь историка Михаила Грушевского Екатерина выяснила, что тем неизвестным "любителем народной старины", который "при посредничестве и по понуждению" поэтессы и ее мужа жертвовал средства на записи дум на фонографе, была сама же Леся Украинка. Деньги взяла из приданного, которое ей дали родители, когда выходила замуж за музыковеда Климента Квитку.

×