Обломки

Слово: разница между весом слова у них и у нас. "И слово стало телом". Следовательно, здесь слово никогда не достигает этой стадии, этой степени кристаллизации. Здесь слово, как пробка на воде, как перышко на ветру. Оно плавает, порхает, распадается. Оно переменно, как калейдоскоп, оно неу ловимо, появляется и исчезает без следа, а иногда и без впечатления. Оно не имеет весомости, не имеет той безусловной, жесткой навязчивости, не является угрозой. А у нас? "Что написано пером, не вырубить топором". Отсюда священнодействие, творимое над каждым словом, поскольку его воспринимают как магическое. То есть существует вера в то, что оно руководит реальностью, что способно создать ее, изменить или уничтожить.

Мексика. В бедной деревушке разговор с крестьянами. Покорные, нищие типы. На все жалуются, вздыхают.

— Почему вы не боретесь?

Тишина, а потом ответ:

— Потому что у нас нет сознательности, сеньйор.

Для них сознательность — это такое же орудие, как мотыга или топор. Это что-то материальное. Это даже что-то похожее на роскошь. У бедного человека не хватит на сознательность.

Чем выше ступень, на которой совершено преступление, те больше вероятность того, что оно будет признано не преступлением, а необходимым политическим шагом.

Латинская Америка. Виды демагогии, к которым прибегают здешние политики:

— консерваторы, правица. Эти провозглашают, что тяжело, но тяжело всем. Потому путь к лучшему будущему заключается в единстве, а единство должно проявляться в сосредоточении вокруг власти, в содействии ей и тому подобное;

— псевдопрогрессивные. Они атакуют богачей, иностранный капитал, говорят о нищете одних и богатстве других. А потом ничего не делают, занимаются болтовней, упиваются ею;

— в конце концов, существует вид демагогии, которую можно назвать отчетной. Например, доклад президента: двести печатных страниц с тысячей цифр, названий, дат для того, чтобы скрыть главное — что не было сделано ничего важного.

Колумбия: принцип вынесения приговора без его выполнения. Повесить над головой меч и повелеть жить в тени этого меча. Человек с мечом над головой, живя в условиях угрозы свободе, является разносчиком страха, отравляет страхом окружение. Он ведет себя так, будто все знают о мече, висящем над ним. Постепенно такой человек становится каждый раз иным. Он отдаляется, и мы не понимаем, теряем его. И хоть меч так и не шелохнулся, де-факто приговор исполнен.

Характерной чертой развития Латинской Америки является то, что никогда одно не ликвидирует другого полностью, что здесь "новое" не устраняет "старого", что война между новым и старым заканчивается не уничтожением одной из сторон, а компромиссом, что — одним словом — процесс развития является здесь процессом накопления, нагромождения, добавления. Следовательно, это процесс сосредоточения напряжений, которые, однако, редко заканчиваются окончательной разрядкой.

Гондурас. На приеме я встретил генерала в отставке — Рохаса Толедо. Он пришел в мундире, на груди висели два ряда орденов. Он не участвовал в ни одной войне. Сверху густо висели ордена "За отвагу", которые он получил за участие в военных переворотах. За каждого свергнутого президента республики — орден. В нижнем ряду — ордена "За лояльность", дававшиеся в награду, когда он выступал на стороне правительства — против мятежников. Эти два ряда бесконфликтно сосуществовали на его груди.

Четыре "легальных" метода физической ликвидации политических противников:

1. Человек, который исчез, вышел из дома и не вернулся. Шел себе по улице и вдруг исчез. Никто не знает, что с ним случилось, ведь он не мог испариться. Но его уже не будет.

2. Закон побега, иначе говоря: кто-то был задержан, но начал бежать. Точнее — чтобы оправдать убийство, полиция объявляет, что задержанный погиб, поскольку пытался сбежать, и полицейские вынуждены были открыть огонь. И, как следствие, этот несчастный и досадный эпилог.

3. Несчастный случай. Очень распространенное оправдание убийства. Подозреваемый ехал в автомобиле, и сам натолкнулся на дерево, или кто-то на него наехал. Неизвестно, как именно все это произошло, но следствие когда-нибудь все установит. Дело будет раскрыто.

4. Убит неизвестными людьми, просто кто-то его убил. Ясное дело, полиция разыскивает убийц, но разве их легко найти? Ведь сами они не придут и не признаются в своей вине. Да, мы знаем, что случилось большое горе, не нужно нас в этом убеждать.

Во время разговора с швейцарцем вдруг возникает искушение сказать ему: дорогой, что ты знаешь о жизни! Ты живешь как лорд, у тебя все есть и ты никого не боишься.

В такой момент, с одной стороны, мы чувствуем по отношению к швейцарцу зависть. Но с другой — прилив странного удовольствия, которое эту зависть компенсирует, мол, это именно мы — не он! — постигли правду жизни, именно мы узнали ее горькую сущность и проникли в ее трагическую тайну. Эта разновидность философии основывается на том, что жизнь — это ад и что такие состояния, как покой, благосостояние и удовольствие, являются в принципе редкими, случайными и непродолжительными. И только тот знает, что такое настоящая жизнь, кто страдает, проигрывает, переносит обиды и живет от поражения к поражению.

Так называемый человек из народа (его также называют простым человеком) воспринимает жизнь такой, как она есть, то есть буквально, покорно и фаталистично. Его отношение к причудам истории похоже на отношение к причудам природы — засухам, наводнениям и тому подобному. Для него это естественные превратности судьбы, он пытается к ним приспособиться. Отсюда его редкие порывы к бунту. Поскольку источником бунтарской силы является не страдание, приносимое бедностью, которая скорее глушит, чем разжигает энергию протеста, а живая и независимая сознательность, убежденная в своей правоте.

Человек компромиссен, гибок. У нас таких не любят. О нем скажут, что он двузначен. У нас человек должен быть однозначным. Или белым, или черным. Или тут, или там. Или с нами, или с ними. Четко, откровенно, без колебаний! Наше виденье является фронтовым. Мы нервничаем, если кто-либо нарушает этот контрастный образ. Это проистекает из нехватки либеральной и демократической традиции, богатой оттенками. Взамен мы имеем традицию борьбы, крайних ситуаций и окончательного жеста.

Легкость, с которой можно манипулировать человеческим разумом, является следствием самой человеческой природы. Человек – скорее приемник, чем искатель. Он охотно — из лени, пассивности и нехватки воображения — удовлетворится первой попавшейся информацией или мыслью, чем более упрощенной, украшенной и глуповатой, тем лучше. В глупости есть что-то от сказки, потому ее легко воспринимает будничное воображение.

Все то же, только всего как будто больше

Есть люди, которые, воспринимая истину как высшую ценность саму в себе, не задумываются над тем, что она достаточно привлекательна дабы привлечь так называемого человека с улицы, предпочитающего что-либо пережить, чем рационально осмыслить. Истина может быть настолько очевидной, что не вызовет никакой заинтересованности, также она может быть просто скучной. Тогда как в хорошо поданной глупости часто есть некая фантастичность, некая интригующая и привлекательная деформация, заклятие и сказка.

Существует одно место, где американцы ведут себя, как в церкви — тихо, сосредоточенно и набожно, — банк.

— Янек, — спрашиваю я, — меня не было в стране несколько месяцев, расскажи, что слышно?

— Да знаешь, — отвечает он, — все то же, только всего как будто больше.

Чернобыль. Смерть теряет форму, исчезает как персонаж, как образ. Она перестает быть костлявым призраком с пустыми глазницами, призраком погибшего солдата в грязном и окровавленном мундире. У нее нет цвета, запаха и голоса. Мы не видим ее, не слышим, как она приближается. Она является солнечным днем, приятным свежим воздухом, взлелеянной в мечтах тишиной. Мы гибнем, не видя ни руки, занесенной над нами, ни кинжала, вонзенного в наше сердце.

×