По тысяче фунтов стерлингов - 31,4 тыс. грн - получили победители конкурса "Книга года Би-Би-Си-2019". Лауреатов в трех номинациях объявили в столичном "Художественном Арсенале" 13 декабря.

Во "взрослой категории" отметили роман Тамары Гориха Зерня "Доця" о девушке в оккупированном Донецке. Сборник очерков Тараса Прохасько "Да, но..." победил в номинации "Эссеистика". Детской книгой года назвали научно-фантастический роман "Сапиенсы" Владимира Аренева.

- В этом году тот счастливый случай, когда на первое место в каждой номинации можно ставить не одного, а трех, - говорит член жюри, писатель и журналист Виталий Жежера, 66 лет.

- Меня поразил, в частности, роман "Район Д" Артема Чеха. Описывает детство и юность в Черкассах на фоне перехода от позднесоветской к ранненезависимой Украине в 1990-х (книга вошла в короткий список премии. - ГПУ). Это почти на ровном месте серьезная и взрослая смесь. Еще один был поэт на Черкасщине, который смотрел на свою родину и говорил: "Не называю ее раем". А потом смотрел издалека и проговаривал: "Майские жуки над вишнями гудят". Оно - определенная традиция. Только не каждый совмещает в себе и то, и другое. Чех сочетает и эту жестокость, и нежность взгляда. Сожалею, что не вошла в короткий список книжка "Мой дед танцевал лучше всех" Екатерины Бабкиной (роман в рассказах рассказывает о пяти мужчинах и женщинах, которые подружились в первом классе в первый год независимости Украины и остались друзьями на всю жизнь. - ГПУ). У меня была странная ассоциация, когда читал ее. Представлял, что вот посадили за парту троих - Джойса, Фолкнера и Бабкину. Дали вот такую кучу бумаги каждому и сказали: "Пишите". Джойс написал вот столько - вышел "Улисс". Фолкнер меньше - вышел "Шум и ярость". Бабкина написала совсем мало - но это равновесные вещи.

"Доця" Тамары Гориха Зерня - невероятно оптимистичная книга. Начинается с каких-то девичьих фантазий и вдруг превращается в почти эпическую картину борьбы амазонок.

Какие впечатления от литературного года?

- Я не аналитик, а ощущатель. И ощущение хорошее. Есть из чего выбирать. Вот вышла забавная история с книгой Артема Чеха. Я чего ее потерял? Их было так много в этом году хороших, что приходилось читать не одну за другой, а по три подряд каждый день. Неудивительно потерять. Но это прекрасно.

Прости Господи, война помогла нашим издателям и писателям. Рынок освободился от чужих книг, и оказалось - это классно. Это подтолкнуло авторов.

Но читатели этого перехода даже не заметили у нас, настолько он органичный и нормальный вышел.

Можно ли назвать тему войны доминантной?

- Я не думаю, что доминирует война. Просто, так или иначе, заставляет отвечать за слова. Если бы не было войны, то автор может страдать, говорить какие-то ужасные вещи - то есть безответственно относиться к сказанному. Называть трагедией то, что является водевилем. А когда есть война, ты все-таки выбираешь слова. Потому что, какие бы там страшные вещи ни понапридумывал, даже писал не о ней, имей в виду, что она есть.

Думаю, нам нужны и свой Ремарк, и Хемингуэй, и Гашек. Хоть и не буквально. И это понемногу появляется. Та же Гориха Зерня. Или Влад Сорд (четыре года воевал на Донбассе. На основе опыта боевых действий написал сборник рассказов "Бездна". - ГПУ), который тоже не вошел в короткий список.

Что для вас определяет большой роман?

- Это роман, после которого действительность воспринимаешь так, как она там описана. У Гашека так, например. Теперь что-то видим и говорим: "О, да это же Швейк".

И у Чеха, и у Гориха Зерня в произведениях переплетены много человеческих историй - родственников, близких, соседей. Иначе, чем через эти истории, не передашь фантастической действительности последних 30 лет. Но у Бабкиной это на совершенно другом уровне конструирования, немыслимая композиция. У меня иногда возникало мистическое впечатление, что роман сочинял компьютер - очень умный и с задатками души. А Бабкина ему помогала.

А видят ли украинские читатели тех же Жадана и Забужко?

- У нас одновременно есть все. И читатели, которые серьезно воспринимают Жадана и Забужко как нечто важное для себя. А есть те ненароком даже не постколониальные, а колониальные по привычке люди.

Приведу пример из театральной жизни. Еще не состоялась премьера спектакля "1984" по роману Оруэлла Киевского театра на Подоле (22 августа 2019-го. - ГПУ), а на три месяца вперед были уже раскуплены билеты. Что это значит? Что если бы на афише было "1933" - не Оруэлла, а кого-то другого, или "1937" - то, кроме некоторых свихнутых на нашей истории, никто не пришел бы. А здесь выкупают залы заранее, потому что это Оруэлл, видите ли. Отношусь к нему так: "Нам бы ваши заботы". Кто жил при "совке", тому Оруэлл смешной. Так, умный дядя, угадал все. Но мы это пережили, а не он. И чего я должен, как по откровению, идти туда. А это ведь читатели преимущественно раскупают билеты на спектакль. Явно не знают, какой он выйдет, но покупают, потому что читали роман, и им хочется еще и услышать в театре. Это такая мощная колониальная аудитория, которая всегда будет такой.

А как раз в последние годы нам и не нужны Оруэлл или какие-то современные его аналоги, у нас есть свои авторы. Которые пишут о том, что у нас сейчас происходит. Это наш феномен.

Есть ли что-то, что объединяет всех упомянутых вами авторов?

- За последние почти 30 лет истории нашего государства наступил период, когда выросло поколение, рожденное или на грани "совка" и независимости, или прямо за ней. Наконец свершилось то, чтобы артикулированно объяснить, что происходило с нами. Старшие могут хорошо объяснять, но важно, что говорят те, за кем будущее.

Я почувствовал это очень конкретно в сборнике эссе 32-летней Ирины Славинской "Мои запасные жизни". Это книга, в которой вдруг понял, что поколение изменилось. И что рассказывать нынешнему анекдоты о Брежневе будет непривычно. Мне да - им уже нет. Вообще не берусь им что-то рассказывать. Хочу их слушать - это уже можно. А я лучше помолчу.

×