— Вот проспект. Проспект 50-летия. А та параллельная улица — это проспект 40-летия. Так оно у нас называется. Прикольно, правда?
Он показал на памятник.
— Вот Ленин.
Он увидел мое выражение лица и рассмеялся.
— Такие у нас порядки. Подожди, я еще завезу тебя в гостиницу. Лучшую из двух. Счастливого пути!
Жодино — это молодой город, сказал он напослед ок. И это была чистая правда. В парке и на стометровке гуляла молодежь. Я даже не зашел в ресторан, который он мне рекомендовал, в надежде, что здесь может быть что-то лучшее. Через несколько минут я его нашел. В нем был терракотовый в красных и зеленых пятнах пол кремового цвета. Простая советская се ро-красная плитка на стенах и массивный бар, словно в недостроенном состоянии. Играл гласный российский поп в типичной, ускоренно й версии. Это было именно то умеренное величие, и небольшая просчитанная строгость, очень популярная в Берлине. И нужно было ее перенести в Берлин — так, как есть, без изменений, у меня под рукой даже имелось название: "Молодость — центр танца и развлечений". Я положил шляпу на одном из столиков, а официантка эффектно вышла из-за кулис, которые были от потолка до пола, и закрыла тяжелые темно-зеленые бархатные заслоны на окнах. Обычно я заказывал одно и то же — или шашлык, или котлету по-кие вски — в зависимости от того, что было. В этот раз была котлета, а сначала огурцы с помидором и сметаной. К ним — хлеб и пиво.
Несколько молодых парней играли в бильярд. Когда я закончил есть, они прекратили играть и подошли ко мне. Мы разговаривали о Жодино и Берлине. Потом я пошел к бару, чего местные, как правило, не делают, сидя за столиками. Как вдруг появился местный дилер.
— Купишь? Десять баксов.
Это был приличный мужчина в фирменных штанах.
— С большей охотой я купил бы этот зал.
Он сочувственно взглянул на меня и вышел.
В старом советском путеводителе я когда-то прочитал одно предложение о красоте Жодино. "Красивы также совсем недавно появившиеся города. Новополоцк с предприятиями энергетической и химической промышленности и Жодино с автозаводом". "Недавно" — в данном случае значило 1951 год. Поэтому мы с Жодино родились в один год. Оно было как светлый тон в советской симфонии — молодое и привлекательное, как возведение гигантских электростанций и дамб. Жодино было выражением оптимистичного геройства инженеров, которые изменяли русла рек и строили в степях прекрасные новые города, было современным и, сказать бы, американским.
На следующее утро я проснулся от нервного стука о подоконник. Дождь. В те дни часто лило ночью. Минуло много времени, когда я оставил Жодино за спиной, — его фабрики долго тянулись за мной. Потом — все, как всегда: дорога и лес. Через восемь километров я дошел до щита "Борисов. Военный полигон". С тех пор я часто слышал сухие выстрелы автоматов, а иногда и глухие от голоски пушечных взрывов. И так часами. Но я привык — как тот старый человек, который спокойно собирал сено в буераке, или женщина, что с двумя ведрами грибов как раз выходила с лесного полигона. Поход в Борисов занял весь день. Ранним вечером я дошел до цели, и у меня опять было одно желание: чая. Горячего чая.
На улице Революции телевизионная съемочная группа вылавливала людей. Я спросил, связано ли это с выборами. Нет, это связано с детьми. Детьми? Да, хорошие сегодня дети или нет, или сейчас они хуже, чем были когда-то. Хуже ли учатся и ведут себя и т.п. Деть всегда будут актуальной темой. Кафе на другой стороне. Через какое-то время я снова оказался у телевизионщиков.
— Кафе не работает.
— Тогда я не знаю, что здесь еще можно найти.
— А чем вы здесь занимаетесь по вечерам?
Я смотрел на беспомощные лица, мой вопрос озадачил всех. Я уже собирался идти дальше, как вдруг проясни лось лицо шефа группы.
— Дринк! — закричал он по-по-английски. — Дринк водка!
Однако в Борисове было еще одно кафе. Я никогда не мог понять, почему во всех заведениях между Берлином и Алматы затемняют окна. Странное желание — выходить из жилищ и заседать в погребах, в бункерах, в зимнем сне. В борисовском кафе также день должен был остаться снаружи. Темно-красные заслоны стояли на страже темноты.
Я заказывал или шашлык, или котлету по-кие вски — в зависимости от того, что было
Когда мои глаза медленно привыкли к полу мра ку, я заметил возле столика рядом молодую женщину. Она ела суп, время от времени откладывала ложку и поглаживала рукой короткую белокурую прическу, а ее тело сотрясалось от беззв учного смеха. Она подала официантке какой-то знак и на моем столике очутилась чашка капучино.
— Это от вон той, — объяснила официантка небрежным движением головы, улыбаясь при этом злобно. — Вам не обязательно пить. Можете оставить.
Я надпил кофе и улыбнулся ей. Через мгновение она подсела ко мне и тоже заказала капучино. За последний год у нее было трое парней. Первый был экспедитором — богатый, но скотина, убежала от него через четыре недели. У второго было доброе сердце, но он был без копейки. Из этого ничего бы не вышло. Третий тоже был экспедитором и ездил между Москвой и Голландией — туда и обратно, всегда в порты. Начал брать ее с собой на официальные обеды. Если она правильно поняла, где-то в море плавал корабль с химиками под палубой. Такая себе плавучая нарколаборатория. А может, и химическое оружие, точно она не знала. Один из сообщников имел один дефект произношения, одно плохое словцо, которое у него было всегда на языке, как царапина на пластинке, игла просто не перепрыгивала дальше. Потому он знай повторял его, особенно когда был сердит и хотел произвести по-настоящему холодное и грубое впечатление. Сссукабля. Сссукабля. Сссукабля. И смех, и страх. Она постоянно должна была следить за собой, чтобы не расхохотаться ему в лицо, но однажды не сдержалась и прыснула. Она стянула с головы свою белокурую прическу. Была лысая, а широкий и длинный шрам прошил ее кожу.
— Видите, что он сделал.
Это выглядело, как след от удара саблей, закрашенный помадой, как будто в каком-то пиратском фильме. Лезвие, по-видимому, было тупым, иначе он проломил бы ей голову. Она опять надела парик. Я хотел ее как-то взбодрить и по-дурацки пошутил:
— Парикмахерская, да?
Она грозно глянула на меня. Не поняла игры слов, потому что не знала немецкого. Вдруг встала и вышла. Официантка забрала чашки и с отвращением произнесла:
— Актрисы!
Последние лучи красного солнца тепло освещали Центральную площадь. Я умостился на цоколе борисовского Ленина. Скульптура в бетоне, окрашенная в серый цвет, с протянутой правой рукой. И именно там, где у святого Юрия дракон вьется вокруг цепи, реял серый советский флаг, а продавщицы из центрального гастронома за углом носили американские кепки из бордового картона и бордовые переднички с бежевой оторочкой.
Вдруг отворились врата казармы на площади, выехали боби ки, вышли солдаты и стали на караул на Центральной площади и на длинной улице Революции. Где-то сбоку какой-то тип в гражданском давал указания группе милиционеров, тогда как другие типы в гражданском стояли с рациями на тротуаре и вылавливали отдельных прохожих в автомобили, в которых происходили допросы. Мне захотелось как можно быстрее попасть в гостиницу. Она была в другом конце улицы Революции.
Перевод с немецкого на украинский язык Тадея Шангры
3 
35413
Комментарии