После аварии на Чернобыльской АЭС людей из села Любарка на Житомирщине отселяли постепенно. Молодые уехали почти сразу, а пожилые еще долго колебались. Только в 1991 году село опустело. Когда-то здесь было около 500 дворов, теперь — пять.
По обе стороны дороги стоят полуразрушенные дома, от некоторых остались только дымоходы. На одном кирпичном доме сохранилась табличка "Отделение связи". Дальше - детский сад, построенный в 1986 году и не принявший ни одного ребенка. За ним — деревянная церковь.
Накрапывает дождь. Навстречу едет мужчина на велосипеде. Здороваемся.
— В районе работа есть, а здесь ничего нет, — неохотно говорит Петр Костюченко. — Моя жонка пенсию получает, с этого и живем.
— Так почему не уехали отсюда?
— Не захотел, — пожимает плечами. — Всё, я поехал, потому что дождь начинается.
Он садится на велосипед и быстро крутит педали.
— Подождите! — зову вдогонку.
— Не буду я ничего рассказывать. Едьте в другое село, там бабы расскажут все, что захотите! Да и здесь есть люди, — кричит напоследок.
Хлеб через день машина из Овруча возит
Сворачиваем с главной дороги на едва заметную грунтовую. Небольшая опрятная хата. На столбе - большое гнездо, в котором видно аиста. Калитка во двор отворена. Под двумя березами стоят банки, в которые капает сок. У колодца — пожилая женщина в калошах, длинном вязаном жилете и желтом цветастом платке.
— Заходите, — приглашает она. — Все расскажу, покажу.
В хате 65-летней Галины Заец вымытый деревянный пол, две кровати, на которых много подушек, стол, буфет. На стенах фотографии. В углу иконы.
— Сейчас на стол поесть соберу. Не часто к нам гости приезжают, — засуетилась хозяйка. — Ой, у меня же хлеба мягкого нет. Его через день машина из Овруча возит. Но нужно выходить на асфальт, а мне тяжело. У меня же нога травмированная, болт в ней. Пять лет назад упала. Тогда как раз были три моих сына с невестками, так они за меня — и в Коростень. Сделали операцию.
Галина рассказывает, что на 9 мая бывшие любарцы приезжают на кладбище посетить могилы умерших родственников.
А вы почему здесь остались?
— Дали мне дом в Брусиловском районе, в Осовцах, — отмахивается. — Но там еще хуже, чем здесь. Там радон в воде. И хата, что хоть трактором разворачивайся. На что она мне, такая большая? Вот все ждала, когда сестра получит квартиру. Она одинокая, так ее дурили, дурили с той хатой. Не дождалась Маруся, умерла 9 февраля этого года. Отбуду 40 дней, и, может, уеду отсюда. Но машины мне не дадут уже, потому что я дважды перевозила вещи. Теперь нужно деньги платить, а это же миллионы нужны.
Как же вам одной здесь живется?
— Если бы здесь было семей с десять, то можно было бы жить. А так одни пустыри стоят. Люди уезжали отсюда, чтобы деньги за хаты получить. Кто хитрый, тот получил квартиры. Потом их продали да и вернулись назад. Машины покупляли, живут теперь министрами. Это мы несчастные. У Колика нет своей квартиры, у середульшего, Вити, тоже нет. Они в Коростене живут. Иван занял дом в Осовцах, так его с милицией пытались выгнать. Вот такая житка, — вздыхает.
Министры приезжают, палатки здесь ставят
По дороге встретила вашего односельчанина. Но он не захотел говорить.
— Ой, доченька, потому что глупый. У нас на него Петухан говорят. Он же дикий. О детях совсем не думает. Старшая дочка закончила 11 классов в Базаре. Подавала в Житомир документы на учительницу, но забрала назад. Она же выросла в лесу, вот и не знает ни людей, ни дискотек. И отец такой, и мать. А младшая ходит в шестой класс. Так он ее возил трактором ежедневно сначала в Хвалибог, а теперь в Базар — утром отвозит, вечером забирает.
Галина рассказывает, что в селе все разокрали:
— Вон из дома культуры книжки телегами возили. А я на ферме тогда работала, так не схватила ни одной. И стол бильярдный кто-то забрал, даже занавес бархатный сперли. Некоторые дома разобрали на кирпичи. Из крыш шифер поснимали.
На что живете?
— Пенсия 360 гривен и "гробовые": за последний месяц 106 гривен, а раньше было 60. Но и те по полгода не выплачивали.
Галина идет в сени. В кладовке на полках консервация, бутылки с подсолнечным маслом, в углу свекла, морковь, с десяток пластиковых бутылок с березовым соком. В больших кадках картофель. Хозяйка нарезает колбасу, сало, хлеб, масло, открывает банки с огурцами и перцем. Говорит, что в прошлом году очень родили яблоки — шесть мешков насушила. А вот картофеля почти не было.
— Горячего ничего нет, — жалуется Галина. — Сейчас водки налью, что за стол без водки. Я сама самогон делаю. Нужно же за дрова расплачиваться.
Где продукты берете?
— Машина мимо моего дома проезжает — два раза в неделю. Покупаю хлеб, булки, крупы, масло – сливочное и подсолнечное.
Галина умолкает, прислушивается. Слышно, как к хате подъезжает машина.
— Это, наверное, пенсию привезли, — подходит к окну. — Нет, это Саша, начальник по лесу. У него здесь своя фирма. Он мой поставщик. Продукты мне привозит. Вот заказала сахар, дрожжи.
Выходим из хаты. На пороге стоит молодой мужчина в черной кожаной куртке. Спрашивает у хозяйки, не видела ли машину с лесом. Потому что в последнее время появились так называемые браконьеры — валят лес, где придется. Александр рассказывает, что у него есть своя пилорама. Лес возит на Киев и даже за границу.
А как же радиация?
— Так мы режем деревья только в чистых местах. Радиация здесь пятнами.
— Нет здесь радиации, — вмешивается Галина. — И грибы, ягоды собирают. Рыбу, оленей, кабанов бьют. Министры приезжают, палатки здесь ставят, день и ночь гуляют. Дам с собой привозят, только и слышно, как та музыка бумкает. Здесь же красотища. Сюда теперь как на курорт можно приезжать. Вон лес вывозят, машина за машиной едет мимо хаты. Ягоды в прошлом году принимали по семь гривен за килограмм. И грибы принимают. Я только со двора выйду, так шесть коробок быстро насобираю.
Александр прощается и обещает Галине заехать завтра.
Покажете хозяйство?
— Ничего уже нет, — ведет к пустому хлеву. — Было десять куриц. Но когда ногу сломала, то отдала сыну в Коростень.
За хлевом соток с десять уже вспаханной земли. В будке лает рыжая собака.
Ягоды в прошлом году принимали по семь гривен за килограмм
— Когда муж был жив и дети рядом, то все было, — продолжает Галина. — И коровы, и телята, и четверо свиней... Этот дом мы с мужем построили 45 лет назад. Я в Любарке и родилась. А Петр мой умер в 41 год. Дети еще малые были. И в армию даже не успел провести, — плачет Галина. — Сама три свадьбы сделала. Век работала дояркой. Маленькой ходила за десять километров собирать колоски. Приду на поле, а солнце еще не взошло, — вспоминает. — Приехал наш председатель, а я его не увидела. Он слез с телеги и забрал у меня мешочек с колосками. Хоть бы подвез, — вытирает слезы. — Да какое там, сел да и поехал себе. Много горя мы пережили. Как подумаю, что я в жизни хорошего видела? Ничего.
А что целыми днями делаете?
— Да что-нибудь. Вон телевизор смотрю, сериалы, — показывает на старенький "Электрон". — Свет всегда есть, потому что своевременно плачу.
Врачи вас навещают?
— Где там! Если заболею, то порошки пью. Или же вызываем "скорую". У председателя сельсовета есть телефон. Сестра, когда умерла, то нужно было ее из больницы забирать. Выписали "скорую", а вызов оформили на меня. Значит, забирать нужно было меня, а не ее. Люди из Народычей всю гуманитарку забирают, к нам ничего не попадает. Кому мы теперь нужны?
За 20 лет родился один ребенок
В 30-километровой зоне отчуждения вокруг Чернобыля живут 328 самоселов, которые после аварии вернулись на родные земли. Все — люди преклонных лет. У большинства нет паспортов. Хлеб для самоселов завозят дважды в неделю, а раз в месяц в Чернобыль ходит автобус. Оттуда бабушки и дедушки добираются к детям, главным образом - в Киев.
За 20 лет после взрыва в Чернобыльской зоне родился один ребенок — Мария Ведерникова. Ей исполнилось шесть лет, и девочке пора учиться. Школ в зоне отчуждения нет.
Наталия СЛОБОДЯН
4 
35413
Комментарии