"Сейчас рассосется таблетка, тогда", — говорит Анатолий Димаров, 84 года, и садится за рабочий стол. Разговариваем в его кабинете.
Писатель еще не совсем вылечил насморк. На столе коробка чая, лекарства "фармадипин", несколько книжек. Свободная стена завешена картинами, другие — в книжных стеллажах. Рядом, в кресло, садится жена ЕвдокияНесторовна, 82 года.
— Застал ли я голод? — переспрашивает Димаров. — Не то слово. Ноги таскал опухлые... Это было в селе Ярески, на Миргородщины, недалеко от Больших Сорочинец. Особенно свирепый голод пришел в начале весны 1933-го. Зимой люди еще как-то держались. Доедали, что смогли скрыть от тех, что ходили со щупами. Кое-кому удалось даже спрятать мешочек хлеба. Но мобилизованная комсомолия бегала и обследовала за ригами. Когда находили человеческие экскременты, то палочками разворачивали и смотрели — нет ли, случайно, пшеничных зерен? Если находили зернышко, налетали коммунисты, уполномоченные, все перерывали. Разваливали печи. Все выметали под метлу. И фасоль, и бобовые, даже картофель забирали.
Что это за люди были? Свои?
— А кто же? Кто — Сталин должен был ходить со щупом? Этот люмпен сельский, который отроду не знал, что такое труд. Их руками это было сделано. Их власть пришла. Глупые мобилизованные комсомольцы тоже гибли от голода. Они говорили: "Это мы забираем, отвезем на состав, а затем будем вам раздавать". Весну село встретило без хлеба. Ну, разве у так называемого актива было. Им немного оставили. И то не очень.
Соседка сварила соседского мальчика и съела
Как пережила голод ваша семья?
— Мама учительствовала. Отца раскулачили еще в 1929 году. Нас у мамы двое было — я и меньший брат. Когда весной зацвела акация, срывали цвет, и мама делала что-то похожее на блины. Оно рассыпалось, ведь не было чем смазать. Никому такой еды не пожелаю. Воробьев ловили. Сито, палочка такая, и под сито что-то насыпаем. Песку, потому что не было же ничего. И вот — только воробей попадется — хоп, палочку выдергиваешь, есть!
Говорит, что больше всего от голода умирали маленькие дети.
— В селе была школа-семилетка. Полно детишек. После голода почти все учителя остались без работы. Мама должна была выехать на Донбасс, после того как закончилась голодовка. Люди ели все. Детей ели. Соседка завлекла соседского мальчика, сварила и съела.
На улицу было страшно выходить?
— Страшно. Без конца из других сел люди приходили. Падали, умирали под заборами. Подошел, помню, здоро-о-овый дядя, мне он горой показался. А мама, когда уже некого было учить, пошла в бригаду. Что-то пололи. Там раз в день давали "затирку". Поэтому каждый ребенок не расставался с ложкой. Бежали с ними туда. Матери, конечно, делились. Потом и сами несколько раз отхлебывали.
А что же дядя-великан?
— Ну да. Мама нас закрыла. Говорит, сидите, не выходите. И пошла в поле. Вдруг открываются двери, затвор взлетает — что там того затвора? Замков не было. И заходит опухлый дядя. Не мог протиснуться в двери. Вот такая гора страшна. Живот водой налит. Из босых ног — мокрые следы по полу. Стал в дверях и качается, ни слова не говорит. И стонет. Мой брат страшно закричал. А я разогнался и кулаками ударил дядю в живот. Мои руки по локти влезли в него, как в подушку. Нырнули. Он тут же упал и умер. У нас на глазах. Я выбил оконное стекло. Мы выскочили на улицу и побежали к маме.
Сколько вам было лет?
— Десять, одиннадцатый. А брату семь. Дети очень любят веселиться. А тогда никто не веселился. Ходили, как привидения. Таскали животы, налитые водой, и ноги-спички.
Димаров вспоминает, что мертвых в их селе ежедневно собирали несколько подвод. Одной на большое село не хватало. Мертвецов сбрасывали на арбы и отвозили к громадной яме. Ее даже могилой тяжело назвать, говорит.
— Мужчинам, которые по блату устроились возить мертвецов, давали по буханке хлеба в день. И мой брат так игрался: будто возил мертвых к могиле. Сделал тележку такую же, палочки набрасывал туда и хвастался: "А я буханку заработал, а я буханку заработал..."
Жена подправляет Анатолия Андреевича в деталях. Он возражает, говорит, что было так, как сказал.
— Почему мы выжили? Мама была хорошей учительницей, ее любила свинарка. За детей, которых мама учила. А я уже пухлый был, ходить почти не мог. Как-то она пришла ночью, говорит: "Приготовьте два мешка". Принесли очистки от картофеля. Свиньям варили порченый картофель, и вот два мешка принесли.
Кстати, — вспоминает Димаров. — Очень строго судили — вплоть до исключения из партии или отдавали под суд, если слабела лошадь или свинья. Люди пусть умирают. В нашем селе ни одна скотина не сдохла, ни одну не зарезали. Стояла охрана, отгоняли людей. Больше всего умерло людей, которые брели через село. С детьми. Валялись прямо на улице, под заборами. Чаще всего возле церкви. Просто ковер человеческий, и головами к церкви, так и умирали.
Мужчинам, которые по блату устроились возить мертвецов, давали по буханке хлеба
Жена Димарова, Евдокия Несторивна, голод пережила на хуторе Воздвиженский (Черниговщина).
— Это теперь Сумская область, возле Глухова, — говорит пани Евдокия. — Отец был председателем колхоза в соседнем селе. Но хлеба не было ни корки. Помню весну 1933-го, мне девять лет. Церковь — на высоте такой, а школа рядом. Мы смотрели — что там за движение, куда это все люди идут? То голодающие шли в Россию, потому что там, говорили, такого голода не было.
Весной ели все подряд. Калачики, потом из липы почки. На моих глазах как-то пришла опухлая женщина с девочкой. А соседи, у которых детей не было, говорят: "Оставь нам. Ты уже не выдержишь долго". Ну, она и оставила. А сама вышла из дома и сразу за воротами умерла. На черниговщине было немного легче. А вот приходили люди из Полтавщини, Черкащины, Киевщины...
— Днепропетровщины, — добавляет Димаров.
— В 1934 году из черниговских земель организовали поезда крестьян на западные области, — продолжает Евдокия Несторивна. — Давали реманент, скот, чтобы только переезжали. А потом Запад — это уже Житомирщина и за ней. Весной 1935-го мы приехали в село Зданьболярку, за 30 км от Житомира. Село раскинулось на несколько километров. Цветут сады, а все дома пустые. Говорят, занимайте любой. Тихонько нам рассказали: кто из-за голода умер, а кого в Сибирь вывезли. И говорят: "Вот в сосняке яма, обходите ее десятой дорогой".
Анатолий Андреевич, а в творчестве вы темы голода касались?
— Сейчас впервые выходит большой роман "И будут люди". Я его написал и выдал полсотни лет тому. Но его наполовину сократила цензура. Я был обвинен в антисоветчине и всех грехах. Потому что написал о принудительной коллективизации и голодоморе.
1922, 17 мая — Анатолий Димаров родился в Миргороде
1940 — призванный в Красную Армию
1941 — раненный на фронте в селе Садкивци под Могилевом-Подольским; контузило под Камиш-Буруном в Крыму, через два года — контузия под Краматорском на Донбассе
1949 — вступил в брак с преподавательницей Луцкого пединститута Евдокией Лубенець
1944–1960 — работал журналистом в Западной Украине
1956 — первый роман "Его семя"
1960 — переехал в Киев
1980 — получил Шевченковскую премию за роман "Боль и гнев"
2 
1
Комментарии
1