"Пока жива — никого на порог не пущу"

 

— Деньги за аренду платим, а внутрь попасть не можем. Этот неадекватный и больной человек каждый раз ставит новые замки на двери, — говорит председатель общественной организации "Этра" 41-летняя Наталья Криничанка.

В марте этого года Львовский городской совет предоставил им в аренду помещение на ул. Казацкой, 11а. Планируют обустроить музей-экспозицию общественной и военной деятельницы Елены Степановны, которая жила здесь в 1956-1963 годах. По соседству живет пенсионерка, она против этого решения.

— В квартиру придется лазить через окно. В доме единственные входные двери и общий коридор. Женщина закрывает их и с криками не впускает никого.

Ул. Казацкая — на восточной окраине Львова. В 9.00 иду к серому одноэтажному зданию, покрытому красной жестью. Он расположен у дороги. Рядом двух- и трехэтажные коттеджи. На переднем фасаде круглая мемориальная табличка с изображением Елены Степановны. Окна старые, трухлые, местами разбиты стекла. Во дворе насажены цветы. Подхожу с тыльной стороны по дорожке из широких цементных плит. На лестнице ведра, кастрюли, старая обувь.

На улицу выходит высокий милиционер. Позади идет 76-летняя Любовь Лутчин в коричневых штанах и порванной на рукавах светлой рубашке. На голове марлевый платок.

— Пообещайте мне, что будете присутствовать, когда будут выбивать двери. Вижу, вы порядочный. В прошлый раз меня те нелюди мучили, руки выкручивали, — говорит милиционеру.

— Женщина, никто вам двери не собирается выбивать, — успокаивает тот. — Не будете мешать им делать свою работу, никто вас трогать не будет. Помните только, вы не имеете права закрывать двери и не пускать никого. Это не ваша частная собственность.

— Некому меня защитить, — хозяйка берется за голову. — Всю жизнь мучилась, вкладывала, а на старости и того не заслуживаю. Хотят все у меня забрать. Врагом нации сделали. Пока жива — никого на порог не пущу. Я не против музея, но не на моем труде. Тем более, Степановна здесь не жила и даже прописана не была.

Хватает меня за руку, начинает плакать. Утирает слезы краем рубашки. Ведет в дом. В маленьком темном коридоре, устланном газетами, показывает закрытые на колодку двери. Там до 1993 года жил историк Ярослав Дашкевич, сын Елены Степановны.

Из коридора сразу попадаем в кухню. Пахнет сыростью, по полу разбросаны бумага и газеты. В углах чистые банки, кастрюли. На стене у окна свежезатертые гипсом трещины. На небольшой площади помещаются только кафельная печь и стол. Ванна и туалет — за полотняной занавесью. Отворяет двери в комнату. Посередине обогреватель. Диван и стол покрыты белыми выглаженными простынями. Между ними метр прохода. Все завалено папками и бумагами.

— Вот мы здесь с сыном теснимся, — разводит руками Любовь Ивановна. — Он сейчас в Голландии. Зарабатывает деньги на ремонт. Здесь мало места, а в действительности я чистюля. Когда-то это была одна сплошная квартира, которая состояла из двух комнат и кухни. В 1963 году ее владелица, полька, умерла. Дом разделили на две квартиры. В первую поселили Дашкевича, во вторую — нас с мужем и двумя маленькими детьми. Степановна умерла за год до того. Мы свою часть приватизировали еще в 1992-ом. А с тех пор, как выселился Дашкевич, добиваемся, чтобы нам и остальное отдали.

Отодвигает бумаги. Садится на диван.

— Мучились, всю жизнь мучились, — опять плачет. — В такой ужас сюда переехали, Господи помилуй. Дашкевич ни копейки не дал и пальцем о палец не ударил. Все сама делала. Крышу перекрыла, фундамент укрепила. Привезла сюда 24 машины торфа и 19 песка, потому что здесь постоянно затапливало и подмывало дорогу. Газ и воду провела. Лично копала траншею под трубы. Помочь было некому, муж пошел по кривой дороге, осталась сама с детьми. Отказывали себе в еде, чтобы сделать крышу над головой.

После разговора хозяйка едет в Галичский районный суд. Просит признать незаконным решение городского совета о переводе дома в нежилой фонд. После обеда звонит. Говорит, суд постановил приостановить какие бы то ни было действия "Этры" на период следствия. Сколько оно будет длиться, неизвестно.

×