"Господь не принимал мои молитвы. Зато курить стал вдвое больше"

 

"Вздут до краю, моча вот-вот потечет горлом вместе с касторовым калом. Утром меня посадили, и я часа полтора блевал касторкой с желчью", — описывал в дневнике писатель Гелий Снегирёв свое пребывание в следственном изоляторе КГБ. Заканчивался март 1978-го — со времени ареста прошло полгода.

— Как и большинство из его поколения, был членом партии, — вспоминает Гелия Снегирёва его друг, искусствовед Вадим Скуратовский, 70 лет. — И начал присматриваться, что творится вокруг. Подружился с писателем Виктором Некрасовым, который тогда был откровенно оппозиционен к власти.

Из-за этой дружбы Снегирёва в 1966 году уволили с должности директора студии документально-хроникальных фильмов. Понизили до режиссера и сценариста. Когда 17 января 1974-го кагебисты провели обыск на квартире Некрасова, Гелий Снегирёв примчал к другу — ради солидарности. Потянули на допрос и его. Устроили обыск в его жилье.

— 90-летняя бабушка Гелия решила, что пришли из-за того, что у них гнали самогон, — вспоминает о том обыске Вадим Скуратовский. — А Гелий гнал гениально — весь интеллигентский Киев знал так называемую "снегирёвку". Бабушка как села на ларь, где были бутылки с самогоном, так 5 часов обыска невозмутимо на нем и просидела.

Ничего особенного не нашли. Поэтому за Гелия Снегирёва взялись с другой стороны: стали обрабатывать, чтобы подписал против Некрасова какую-то бумагу. Отказался категорически. Снегирёва исключили из партии, вообще сняли с работы. Выгнали даже из Общества охотников, чтобы не имел права держать оружие.

Однажды родной дядя писателя Вадим Собко рассказал, что его сестра, мать Гелия, в 1930-м была свидетелем обвинения по делу Союза освобождения Украины. Его сфальсифицировали советские спецслужбы, чтобы бросить за решетку украинских ученых и писателей дореволюционного поколения. От переживаний мать Гелия заболела и быстро "сгорела" в 36 лет. О процессе СВУ в те годы невозможно было что-то узнать, но еще жили свидетели. Снегирёв начал их разыскивать, перечел тогдашние газеты. И в 1975-м написал рассказ о СВУ — "Мамо моя, мамо... або Набої для розстрілу". Есть там такие слова: "Под корень с ветвями уничтожала советская власть украинскую интеллигенцию". Передал произведение на Запад, но до выезда за границу публиковать не решался: у писателя стало резко падать зрение, а приятели обещали устроить лечение во Франции. Однако Виктор Некрасов, которого уже заставили эмигрировать из СССР, напечатал рассказ в заграничном русском журнале "Континент" еще до выезда автора. Гелия Снегирёва стали вызывать в горком и обком партии. Долгие и изнурительные разговоры. Требование: в письменном виде покаяться за антисоветские взгляды. Если нет — всей семье писателя будет не до шуток. Работы ему никакой не дают.

Тесть и дядя убеждали Гелия Снегирёва "успокоиться". Жена после постоянных ссор и скандалов от него ушла. Но у Гелия Снегирёва только росло отвращение ко всему советскому. В апреле 1977-го, когда в СССР громко готовили проект новой конституции, он опубликовал на Западе открытое письмо советскому правительству. "Вся ваша новая конституция — ложь от начала до конца" — писал. И напоследок отказывался от советского гражданства.

Его взяли 22 сентября 1977-го в 9.20, когда вышел из дома и шел с ул. Тарасовской в сторону ботанического сада. Голубыми "рафиком" отвезли в следственный изолятор КГБ на ул. Ирининской. После обыска и допросов доставили в камеру. Требования те же: публично отказаться от "ложных взглядов", выступить с открытым осуждением друзей.

30 октября Гелий Снегирёв объявил голодание. Причину указал такую: "В знак протеста против 60-летия Октября, 60 лет насилия и лжи, против новой конституции". Его начинают кормить принудительно — питательную жидкость вводят через клизму. Первые девять дней это помогало, и потом больше двух недель — нет. Обеспокоились, что писатель умрет в изоляторе, а его дело уже преобретало огласку на Западе. Снегирёва отвезли в Лукьяновскую тюремную больницу. "Опытные тюремщики быстренько меня накормили — в наручниках, с выламыванием рук, до хруста в позвоночнике", — вспоминает в дневнике.

— Во время принудительного кормления они могли ему что-то сломать в спинной системе, — допускает Вадим Скуратовский.

В марте 1978-го у Гелия Снегирёва стало плохо с сердцем. Поставили диагноз стенокардия. Его постепенно парализует — сначала правую ногу, появляются боли в бедре и всех костях. С тех же пор перестает опорожняться, организм медленно отравляется. Умереть Снегирёву не дают, но и не лечат. Под этими "медицинскими пытками", как высказался сам писатель, он согласился подписать искреннее раскаяние. "Это было 24 марта, — записал в дневнике. — С этого дня я перестал молиться. Я или забывал о молитве, или вспоминал, но быстро терял мысль, или комкал и не доводил до конца. Господь не принимал мои молитвы. Зато курить стал вдвое больше". Тюремные записи Снегирёв завершает словами: "Я никого не продал, не предавал. И все. И точка".

Его перевезли в Октябрьскую больницу. Внесли на носилках — был уже полностью парализован, тело напоминало мумию. Сделали операцию на позвоночнике. Но состояние Гелия Снегирёва ухудшалось. Он требовал отпустить его домой. Однако люди из КГБ хотели еще одной обличительной статьи. Но теперь в печати западной, потому что в эмигрантских изданиях о "деле Снегирёва" поднялась шумиха. Такой торг длится до смерти писателя в конце 1978-го. Причина в справке о вскрытии: "Рак предстательной железы с метастазами во всех частях тела". Когда друзья сошлись в морг на назначенное время — оказалось, что Гелия Снегирёва уже похоронили 1,5 часа назад. Тело перед тем кремировали. Вся процедура состоялась под надсмотром кагебистов.

×