Переводчик

 

После экскурсии я веду их через парк на обед с профессурой.

— О! — вдруг останавливается советник. — Белочка!

Руководитель тоже вслух реагирует на особенности пейзажа. Перед образцом новейшей архитектуры он замечает, что строители не сравняли с землей живописный холмик и два дерева. А могли бы. Перед зданием постарше комментирует особенности кладки и качество кирпича. Кроме того, он знает растения. Когда его советник говорит "глод", он исправляет его на "боярышник".

Во время обеда оба не выпускают из рук ножа и вилки. Половина профессоров, напротив, подгребают рис кусочком хлеба. А один то же делает пальцами.

В паузах между блюдами гарвардские ученые спрашивают о состоянии дел в Украине. Руководитель делегации отвечает им. Сразу видно, что он — не догматик, а реалист и геополитик.

— Это, — говорит он, — не миф, а реальность. Центр Европы — на нашей территории. Поэтому мы — не только между Востоком и Западом, но и между Югом и Севером. И с этим нельзя не считаться.

Он оперирует такими категориями, как "национальный менталитет", "переходный период" и " бес катакли змовая смена цивилизаций". Переводить эту гладь — наслаждение.

[…] Публика в восторге от нас обоих. Она видит, что я — переводчик-асс, а руководитель делегации — скорее центрист, чем левый. Двубортные пиджаки и запах лаванды от обоих политиков только усиливают социал-демократическое впечатление.

[…] На следующее утро мы поездом отправляемся в город Нью-Гейвен, где расположен Йельский университет. Руководитель садится у окна, достает из папки печатные листы и карандаш.

Я спрашиваю, нельзя ли было бы мне предварительно ознакомиться с текстом его речи. Не сейчас, конечно, а как-нибудь попозже.

Политики разворачиваются и несколько секунд как двумя бревнами давят меня своими взглядами.

Я сразу сдаюсь. Меня, говорю, интересует лексика. Особенности терминологии. Синтаксические конструкции. Чтобы во время доклада я мог на ходу воспроизвести все нюансы стиля.

Политики переглядываются.

— Лексика тут простая, — заверяет меня руководитель. — Все слова понятны и общеизвестны. А речи у меня нет. Я никогда не читаю с бумажки. Привык все говорить напрямую.

Он поглядывает на своего советника и погружается в текст. Советник кивает и склоняется ко мне. Я ему едва достаю до подмышки.

— А вы тут по какой линии? — спрашивает он. Советнику хочется знать, работаю я, стажируюсь или учусь. Эмигрировал или нахожусь здесь временно. И сколько мне, если не секрет, платят.

Я даю исчерпывающие ответы, не скрываю ни расценок, ни того, какой процент уходит на налоги.

— Так кого же вы здесь представляете? Официально вы кто?

— Официально я — представитель себя самого. А сейчас я подрабатываю. Это теперь разрешено.

Советник задумывается и, по-видимому, решает, что от меня столько же угрозы, как от козла молока. Потому он расслабляется и съезжает на "ты".

— А для чего тебе текст речи?

— Чтобы подготовиться.

— К чему? Ты же говорил, что знаешь язык.

— Знаю, но еще не весь.

— Еще не все слова выучил?

— Еще не все.

— А сколько? Половину или больше?

— Где-то около того. Но тут дело не в словах.

— А в чем?

— Во время перевода на таком высоком уровне случаются сбои. Затмения. От волнения.

— Например?

— Например?.. Например, та же баклажанная икра. По-нашему это — икра, а по-ихнему – протертые баклажаны. Или баклажанная приправа.

— Ну? И что с того?

— А то, что переводчик в стрессовой ситуации может забыть, как будет по-английски не только "приправа", но и "баклажаны"!

— Так в чем проблема?! Скажи "синенькие"! Они тебя поймут. "Синий" по-ихнему " блу". Да? Это даже я знаю! У них такое растет? Или они всю фрукту из Мексики возят?

Я спрашиваю, впервые ли он здесь.

— Почему впервые? — обижается советник. — В шестой раз!

Загибая пальцы, он рассказывает обо всех свои предыдущие визитах. Кроме того, здесь учится его сын. На банкира. И старшая дочка работает в нашем консульстве.

Я спрашиваю, как им на новом месте спалось и довольны ли они своим жильем.

— Отельчик ничего себе... Но бывают и лучше.

Советник вспоминает, что, когда в 1991 году их делегацию поселили в одном из фешенебельных вашингтонских отелей, то он там в лифте ехал с Амельдой Маркос, вдовой филиппинского диктатора.

— А вообще, я тебе скажу по своему опыту, что они даром ничего не делают. Они все до цента считают! Не то, что мы. Если они нас приглашают, значит им это выгодно. Значит, мы им нужны. Даже если они просто изучают нас. Как папуасов. Могут себе позволить.

За окном — поросшая камышом вода. Бухты, заливы, островки и парусники на сером горизонте.

— О! — обрывает себя советник, словно он опять увидел белочку. — Океан!

Руководитель быстро оценивает ситуацию и объявляет: "Атлантика".

— Так это, выходит, их граница, — рассуждает вслух советник. — А где же пограничники? Почему не видно застав?

По выражению его лица не ясно, шутка это или риторический вопрос. В любом случае, я не обязан отвечать.

— А вот сколько времени тебе нужно, чтоб здесь полностью адаптироваться? — вдруг наклоняется ко мне советник. — Настолько, чтобы ты от них не отличался.

Я говорю, что не знаю.

— Год? — жмет он. — Два? Пять?

— Нет.

— Ну приблизительно!

— Приблизительно никогда.

— Почему?

— Поздно, старик!

— Ну-ну... — советник разворачивается к окну и высматривает заставы.

Все-таки нужно было бы еще раз спросить у руководителя, о чем он там будет говорить. Пусть даст хоть какие-нибудь тезисы.

— А как же тогда наши разведчики? — дергает меня советник. — Они же здесь не сызмальства?

Я пытаюсь вспомнить, о чем мы с ним разговаривали.

— Не сызмальства.

— Вот то-то же и оно!.. Значит, возраст тут ни при чем. Было бы желание.

— Это точно.

— Вот видишь!

— Да.

— Это уже ты, — ставит он мне диагноз, — американизировался.

Я молчу.

— Оторвался от жизни, — растолковывает он свою мысль.

На конференции руководителя делегации представляют как реформатора, потенциального премьер-министра, а то и президента. Я торчу справа от него и, дождавшись паузы, перепеваю все, что он речет. О том, что мы — молодое государство. Что у нас миролюбивая политика. Не только внешняя, но и внутренняя. В отличие от соседей. О демократии и свободной прессе. О том, что мы — ключевое звено безопасности региона. Поэтому нам нужна поддержка. В виде, прежде всего, инвестиций. Но не только их.

Я легко отбиваю все эти мячи. Но тут руководитель, чтобы доказать свою реформир ованно сть, вдруг идет в штопор и сыплет терминами. В нескольких предложениях на меня валятся и процентная ставка, и налог на добавленную стоимость, и бюджетный дефицит, и перегибы бартера. Только выбираюсь из-под этих глыб, как из него прет предоплата, безакцептное списание платежей и картотека-два.

Из меня летят болты и предохранители. Впрочем, как профессионал, я, где можно упрощаю, а где нельзя, компенсирую и импровизирую. Чтобы пусть и с потерями, но донести до адресата суть речи. А именно: дайте деньги, гады!

После доклада — вопросы к оратору. В зале сидят не только ученые преподаватели, но и бизнесмены. Один из них спрашивает, как это так, что он не далее, как в январе этого года собирался инвестировать в молодое государство $150 млн, а с него при этом требовали пять миллионов "за услуги". Немедленно, да еще и наличными. Другой что-то бормочет о коррупции. Третий — об отсутствии законодательства и инфраструктуры.

Руководитель со всем соглашается. Каждый из его ответов начинается фразой "что же вы хотите". После чего он хает власть – притесняющую, душащую и тянущую назад. Поэтому, сколько вы им не дадите, они все разворуют.

Из зала тянутся руки буквоедов, которые хотят знать, чему из этого верить: тому, что он сейчас говорит, или тому, что говорил прежде.

— Когда я говорил? — дает задний ход руководитель и валит все на меня. — Что это вы им тут напереводили?!

Я молча хлопаю глазами.

— Наша позиция четкая и ясная! — идет он в наступление. — И мы ее последовательно выражаем. А у вас? Объясните мне, пожалуйста, какая у вас по отношению к нам стратегия?

Публика не готова к ответу.

— Вот видите! И так — всегда! Мы вас о чем-то спрашиваем, но никогда не понимаем ответов!

Пока публика обдумывает, кто на этот раз напортачил — оратор или переводчик, руководитель делает итоговое заявление.

— Потому что мы вам поверили! И пошли на значительные и очень, между прочим, невыгодные для нас, уступки. Из-за чего и страдаем теперь. А что мы слышим с вашей стороны? Одни разговоры. Болтовня. И никакого конкретного плана. Поэтому наш народ говорит: обещал бычка, а дает тычка. Прошу перевести это слово в слово!

×