Грабал больше всего боялся человеческой одномерности

О своих любимых писателях я узнаю по-разному. Но в момент знакомства, еще ни слова из написанного автором не прочитав, интуитивно чувствую, что жить без него не смогу. Сначала я узнал о смерти Богумила Грабала. Мартовским днем 1997 года 83-летний чешский писатель кормил голубей из больничного окна. И так увлекся, что выпал из него.

Уже теперь, когда позади по несколько раз перечитанные любимые "Поезда под особым присмотром", "Я обслуживал английского короля", "Слишком громкое одиночество" и многочисленные рассказы, я убежден, что Грабал не мог совершить самоубийство. Ведь его проза сплетена из особенной формы безжалостного и острого жизнелюбия, которое не оставляет шансов для смерти.

Каждая его история вырастает из простой жизненной ситуации и пропитана самобытной пражской иронией. В ней, кажется, находится место всем возможным литературным приемам и интеллектуальным провокациям, где абсурдность и черный юмор соседствуют с пронзительной трагичностью и сентиментальностью. Будто бы необязательная, рассказанная за кружкой пива история в исполнении Грабала становится современным мифом частного человека, который прошел сквозь горнило самого жестокого из веков и вопреки всему выжил. Между Востоком и Западом, между Гитлером и Сталиным, между Пражской Весной и советс кой интервенцией. Понятное дело, всегда держа в кармане свою спасительную центральноевропейскую, швейко вскую дулю.

Писатель выпал из больничного окна

Грабал продолжил гашеко вскую линию, доведя легкий и простой стиль до совершенства, утвердив самоценность жизненной истории маленького и беззащитного человека. Однако гуманизм его был очень эксцентрическим, потому что наряду с любовью и теплотой в нем позволялось жестокое издевательство над тем же таки маленьким человеком.

Поэтизируя прозу жизни, поднося вещи банальные до уровня самых существенных, Грабал больше всего боялся человеческой одномерности. Мили неправильности, фанаберии, и паясничества, убедительно воспетые ним, были противоядием от человеческой ограниченности и серости. Прозу Грабала читаешь так, как слушал бы джазовые импровизации Колтрейна. Никогда не знаешь, что будет сказано дальше, не догадаешься, кто выйдет из-за угла… Это как кормить голубей из больничного окна в мартовский день.

×