В конце 1950-х в большой коммунальной квартире на Большой Житомирской одну из комнат занимали мать и сын. Отец вернулся с войны, но через несколько лет умер от фронтовых ран. Мать работала в школе, сын заканчивал Политех. На вечеринке в студенческом общежитии парень познакомился с девушкой и влюбился. Якобы взаимно. Они целовались в скверах, даже таяли февральские снега. А потом он провожал ее до подворотни на одной из тех улиц, которые вели вниз от площади Богдана к Майдану, тогдашней площади Калинина. Дальше она идти не позволяла, что-то говорила о злом пьяном отце. И исчезала в темноте.
И тут его мать получила путевку в санаторий. Директор школы настоял, чтобы она поехала, так как летом путевку вряд ли дадут, а полечиться ей нужно. Учительницы не любят бросать работу посреди учебного года, дирекция любит это еще меньше. Но вдруг все произошло именно так, и мать исчезла на 24 дня в феврале, посреди такой ответственной третьей четверти.
Он привел любимую к себе, у них было несколько невероятных свиданий. А потом она исчезла. Исчезла навсегда. Не пришла на назначенную встречу к памятнику Богдану, где он ожидал ее несколько часов. Несколько раз он обошел все подворотни тех улиц, ища Виолу — девушка назвалась именно таким необычным именем. Заходил в крошечные каменные дворы, стучал в сбитые из досок пристрой ки-голубятни, поднимался по узкой лестнице в темные подъезды. Никто не знал такой. Расспрашивал друзей, кто привел тогда на ту вечеринку в общежитие чужую для их группы девушку Виолу.
— Это же ты ее и привел! — отвечали однокурсники.
А один вдруг вспомнил:
— Девушка подошла ко мне и спросила: где Володька Серый из пятого курса?
Ей показали. Через минуту они уже кружили в медленном танце под виниловую пластинку 78 оборотов. Следовательно, Виола уже пришла в общежитие, зная, что ей нужен именно он. Но зачем, зачем? Чтобы соблазнить на несколько дней и исчезнуть? Но болезненно размышлять над этим он будет позже. А тогда он был готов обойти весь город, чтобы найти любимую девушку, от которой потерял ум, которая не могла исчезнуть просто так. Значит, с ней что-то произошло, нужна его помощь, только как найти ее, о боже!
Вернулась мать. Коммунальная соседка рассказала ей, что у сына бывала девушка. Какая-то подозрительная особа. На ночь не оставалась, но ключ внутри щелкал. Проверьте, не исчезло ли что-то из ценных вещей.
Исчезло. Исчезли все ценные вещи, которые остались в наследство от родителей, которые еще до войны ей дарил муж. Начались домашние ссоры, сетование на половую несдержанность сына. Уже бы женился на порядочной девушке, а не водил в мамин дом неизвестно кого. Кто она, откуда, из какой семьи? Нужно сначала выяснить, а потом водить, когда матери дома нет.
Возможно, те домашние конфликты, а впрочем, конфликтов не было, он только молчал, дали возможность легче пережить исчезновение Виолы. Ведь если бы мать, в целом, добрая милая женщина, жалела его, он бы наложил на себя руки, почувствовав, что любимой он никогда не найдет. Он искал способ не быть дома, а потом согласился на назначение на работу в другой город, где вскоре и женился.
Через несколько лет его брак распался, и он вернулся в Киев. Мать сделала все необходимое, чтобы он опять получил все права на эту комнату. За это время произошли два события: во-первых, она нашла все пропавшие кольца и сережки. Вспомнила, как спрятала их из ящика комода подальше в глубине одежного шкафа, когда кто-то ограбил их коммунальную соседку. А во-вторых, обнаружила, что из ящика комода исчезли фронтовые письма ее мужа.
Исчезли все ценные вещи. Начались домашние ссоры, сетование на половую несдержанность сына
Теперь они с матерью много говорили о тех событиях, из-за которых поссорились несколько лет назад. Он вспомнил, что Виола, когда он видел ее в последний раз, шла от него достаточно рано и просила не провожать его. Она должна была встретиться с какой-то своей тетей, и ее, мол, очень бы ругали, если бы увидели с парнем. А мать вспомнила, что директор школы очень настаивал, чтобы она ехала, потому что из парткома пришло распоряжение, чтобы ехала именно она, вдова фронтовика. А еще она вспомнила, что отец однажды попросил ее уничтожить его фронтовые письма к ней, а она тогда только глубже спрятала их к шкафу, потому что очень любила перечитывать их нежные окончания. А когда отец шел в госпиталь в последний раз, перед тем, как больше не вернуться, переспросил о тех письмах. И она солгала: да, уничтожила. А когда его похоронили, вытянула их из глубины шкафа и опять долго перечитывала те "целую, моя родненькая". И положила их обратно в ящик комода, где они и лежали несколько лет, пока не их забрала Виола.
Следовательно, похоже на то, что фронтовые письма могли содержать какую-то информацию, интересную той могучей тайной организации, которой боялись все и внутри ее страны, и за ее границами. К Володе подослали Виолу, которая ловко влюбила в себя парня, а маму отправили в санаторий. При Сталине, если бы возникла такая необходимость, действовали бы грубее: арест, обыск, подписка о неразглашении. После Сталина действовали тоньше.
— Что же они могли найти ценного для себя в письмах вашего отца? — спрашиваю я дядю Володю, когда та девушка — это уже было в начале 1980-х — затянула меня к своему родственнику на чашку чая.
— Я и сам неоднократно спрашивал маму, что писал ей отец? Письма шли из Австрии, из Румынии, из Чехии. Войну он закончил старшим лейтенантом в Праге. Мы с матерью много говорили о тех письмах. Похоже, мама совсем не помнила, что там было, кроме слов любви в конце. — расстроено говорил человек неопределенного возраста. Он неуклюже поднялся из-за круглого стола, подошел к тому же комоду, достал фотографии из одного из ящиков:
— Вот каким был мой отец, когда заканчивал войну. А вот таким был я тогда.
И с тех пор в его жизни не случилось ничего. И чуть ли не единственное, что действительно интересует его, это явные и тайные обстоятельства тех нескольких дней в феврале, когда он любил Виолу, мама была в санатории, а из их дома исчезли фронтовые письма покойного-отца.
— А представляешь, — говорила я той девушке, когда мы шли от дяди Володи по Большой Житомирской в сторону Львовской площади, — а поедет вдруг твой дядя летом в Крым, и на аллее среди магнолий возле санатория КГБ встретит красивую элегантную женщину. Она уже полковник той службы. Они узнают друг друга, и он спросит ее: что ты сделала с моей жизнью?
— А она ответит ему: ты это сам сделал со своей жизнью! Тебя красиво сделали мужчиной, кто тебе мешал дальше жить, как люди?.. Письма забрали? Зато сколько удовольствия! А зачем шефу были нужны фронтовые письма твоего отца, я и сама понятия не имею.
А потом та девушка оставила шутливый тон и сказала с горечью:
— Дядя Володя о другом вообще говорить не умеет. Это у него единственная тема разговора.
Этот дом на Большой Житомирской стоит до сих пор, и то окно до сих пор вечером светится. Теперь это дорогой район, где квартиры в основном выкупили богачи. Но там — не поставили евроокна и не нацепили жалюзи. Я смотрю на некрашеные со времен СССР рамы и на тюлевые занавесочки, и думаю: похоже на то, что дядя Володя до сих пор там живет. И комод, и шкаф, и круглый стол, и диван, вероятно, те же. А кровать поменяла еще покойница-мать. И он рассказывает всем, кто пожалует к нему на чашку чая, о своей первой любви и о том, чем она обернулась для него. И о фронтовых письмах его отца, которые столько лет лежали рядом, и которые он так и не почитал, хотя уже был взрослым парнем. Кто бы мог подумать, что все так произойдет?
1 
35413
Комментарии