В центре Украины на грани цивилизации: как живут люди в заброшенных селах

33

По состоянию на конец прошлого года в Украине было зарегистрировано 28 372 сельских населенных пункта. Из них 542 официально не имели ни одного зарегистрированного жителя.

Печальное первое место в этой статистике занимает, как ни странно, Полтавщина – расположенная в центре Украины область, где хорошо развита аграрная отрасль. В области 79 сел имеют статус населенных пунктов без жителей. Из них четыре – в Опишнянской громаде в 50 км от Полтавы. Села находятся буквально на грани существования. В них зарегистрировано не больше 10 человек. Хотя на самом деле жилых домов гораздо меньше – по два-три. Магазинов, почты и других благ цивилизации там нет. Люди выживают на запасах, благодаря огородам, и периодически ездят за необходимым в Опишню и Диканьку.

Как живут люди в находящихся на грани исчезновения селах, узнавала корреспондентка Gazeta.ua.

НА ГРАНИ ВЫМИРАНИЯ

В громаде 31 населенный пункт – поселок Опишня и 30 сел. Проживает более 8 тыс. человек. Более тысячи из них – переселенцы, приехавшие в громаду спасаться от полномасштабной российской агрессии. Беглецов от войны сначала было больше, но часть вернулись домой.

Около половины сел громады – на грани вымирания. Там проживает очень мало людей. Демографическую ситуацию немногоо поправили переселенцы – поселились в дачных домах, которые, вероятно, остались им еще от родителей. Хотя до полномасштабной войны туда приезжали очень редко.

Фото: Ольга Стенько

В деревнях есть дома, где люди приписаны, но реально там не живут. Постройки могут использовать летом, держать там пасеку. На зиму же в подобных деревнях остаются жилыми один-два дома.

– До войны мы запустили автобус, чтобы ходил сюда раз в неделю. Но сейчас он не ходит, сообщения нет, – говорит депутат Опишнянского поселкового совета Мария Волошина.

Вместе с ней отправляемся в одно из почти безлюдных сел громады – Киряково. Дорога проходит между полями. Темнеют перепаханные на зиму черноземы, кое-где по обе стороны дороги встают заросли неубранной кукурузы, в которых пятнами чернеют высушенные подсолнечники.

КИРЯКОВО

Старая асфальтовая дорога между кукурузными полями поднимается немного вверх и заворачивает налево, заводя в село. Никаких указателей – их сняли в первые дни полномасштабной войны.

Чернеют голые деревья, среди которых грустно выглядывают крыши домов – из них ни одного дыма. Кажется, село совсем заброшенное. Но вдруг навстречу с яростным лаем выскакивают четверо упитанных псов, бросаются на машину. К дому справа разбегаются с дороги утки. Из-за сарая выходит хозяин – седой мужчина в серых штанах и синей куртке с накладными карманами, из-под которой выглядывает теплая клетчатая рубашка.

– Да не бойтесь, они не тронут! Ну-ка, уйди! – машет рукой на собак Виктор Бражник, 74 года. – Вот попривозят животных, а потом бросят. Кое-кто возьмет маненьких детям играть, а оно вырастет – и куда его? Давай – сюда. А потом уезжают, а собаки здесь остаются.

Один из псов – черный, самый большой – хромает на переднюю правую лапу. Собеседник объясняет: пса травмировала машина, когда выскочил к заезжавшему в Киряково автомобилю.

– Это Бакс. Там жила женщина с матерью, а когда мать умерла – дочь переехала в Диканьку. А собака здесь осталась. И кот, – продолжает Бражник. – Оно прибегает голодное, раз дашь поесть и становится твое, а ты ж его не выгонишь. Бакса машиной стукнуло. Кто-то проезжал и наехал. Оно же глупое и доверчивое, бежит всех встречать. Но не все такие добрые.

Навстречу по дороге идет высокий мужчина лет 60 с виду в старой куртке песчаного цвета и старых армейских штанах, заправленных в резиновые сапоги. Вынимает руки из карманов, чтобы погладить псов.

 

– Да оставь ты их! Идешь – иди! – выкрикивает Бражник. – Это брат соседки, приезжает к ней. Иногда ходит ко мне в гости. Но он выпить любит, а я не пью, – объясняет.

Во дворе у мужчины три автомобиля: старый красный "Москвич", рядом чуть младший его "земляк" белого цвета, а вдоль дома слегка вгруз колесами в землю грузовой УАЗ.

Виктор Бражник работал на разных должностях. Был водителем в сельхозтехнике в Диканьке, затем электриком в энергокомпании. Его два сына и бывшая жена живут в Диканьке, а он живет в Киряковом один с 1999-го.

– В этом доме жил певец Виталий Белоножко. Здесь мать его в школе учительствовала, а он бегал малым. А мы покупали (дом. – Gazeta.ua) у его тети – она сама из Москвы, таксовала там, работала водителем, сюда только на лето приезжала. А потом, когда ее муж умер, продала дом.

Мужчина выживает за счет пенсии. Приходят деньги на карту, раз в месяц ездит их снимать в Диканьку. Туда добираться 15 км через Водяную Балку.

– В магазин ездю, как хлеба нет. Или еще что-нибудь купить: крупы какой-то, колбасы, может какое-то бедрышко для супа. Когда еду за пенсией в Диканьку, то экономлю, чтобы мне для этого хватило горючего. А как деньги получаю – тогда заправляюсь в Диканьке или в Опишне.

Чуть дальше через дорогу зарастает кустарником и вездесущим хмелем развалившийся старый дом.

– Там бабушка одна жила. Умерла. Есть сын, приезжает огород сажать. А к дому и не прикасался. Такая жизнь… Только и того, что здесь очень тихо. Сюда очень редко машины доезжают. Разве кто заблудится. Вот ищут, дорогу пытают. Соседи мои умерли, никого уже нет вокруг.

В теплый сезон село чуть-чуть оживает: приезжают люди сажать огороды, кто-то едет на лето в родительский дом как на дачу. Но как только соберут урожай, а листья на деревьях пожелтеют – вешают на дома большие замки и разъезжаются по квартирам.

 

На участке у Бражника стоит копна сена, покрытая синим полипропиленовым тентом. Напротив, через дорогу, возле старого но еще крепкого дома с облупленной краской на досках веранды замечаю похожую. Этот двор не выглядит заброшенным, от дороги темнеет тропа, протоптанная в последней осенней зелени травы.

– Это мое тоже. У меня там козочки стоят. Меня уже с ними фотографировали, и в местной газете писали, – говорит Виктор и соглашается показать коз.

Неожиданно идет не к сараю, а в дом. Нажимает вытертую до блеска клямку на старой деревянной двери. В сенях, полных зимних сумерек, уверенно открывает еще одну. В конце темного коридора – третья дверь – в небольшую комнату. Виктор Николаевич щелкает выключателем на стене и помещение заливает желтый свет – из одинокой лампы накаливания, на проводе свисающей с потолка.

– Вот такие у меня звери, – отступает хозяин, а на меня смотрят четыре пары карих глаз.

В комнате на одной стенке тускло сереет дневным светом небольшое окно, стену напротив занимает давно не топленная, но еще аккуратная печка. Пол комнаты плотно устлан свежим сухим сеном. А посредине стоят белые животные – три козы и один козел. Тянутся к нам мордами и не подходят близко – прикованы к стенам цепями.

– Это порода лохвицкая и зааненская, – представляет своих подопечных хозяин. – Привязываю, потому что иначе они будут лазать кругом. У них есть миски, на счет еды не обижены. Когда погода хорошая, выходят гулять, но сегодня не выпускал – там такое болото, что будут грязные.

 

Молоко не продает, использует для себя и кормления животных – с десяток собак и кошек. С козами проще, чем с коровами – им и сена меньше заготавливать надо, и ухаживать легче.

– Как в дурдоме, – смеется хозяин на вопрос о том, как проходит его день в селе. – Встаю часов в шесть. Сразу – кормлю коз, дою. Затем даю молока собакам и котам, кормлю и выпускаю птицу. А тогда уже самому себе варю что-то есть.

Хотя здесь и безлюдно, но не страшно, признается Виктор. Но объясняет: гораздо страшнее в поселках и городах, где есть алкоголики и наркоманы. А здесь – никого. Опасных диких зверей в этих местах не водится.

– Лисы каждую ночь бегают. Собаки так же бегают непривязанные. Ходит (лиса. – Gazeta.ua), чтобы утку украсть. Так две или три уже вытащили, – продолжает Бражник. – Кабаны бывают тоже. Тут же кукуруза, а они напролом идут, через грядки, через все. Но лично не встречался. Еще зайцы ходят, зимой здесь деревья обгрызают. Вон акацию уже пообъедали, – машет рукой в сторону аккуратного кустарника, отделяющего его садик от дороги. Стволы белеют под клочьями коры, которую недогрызли зайцы.

Газа в селе нет. В свое время поселковый голова предлагал людям помощь: если вложат деньги в подключение, то поможет техникой для земляных работ и трубами. Но уже тогда, в начале 2000-х, была тенденция к сокращению сельского населения, так что люди идею не поддержали. Отапливают дома грубами, еду готовят на газе из баллонов.

Электричество здесь отключают по часам: два есть, четыре – нет. Связь в селе не очень стабильная, интернет не работает. Новости местные узнают из телевизоров – антенны ловят единый марафон, и с радио.

 

Из таких новостей Виктор и узнал, что война началась. Для него – неожиданно.

– Никто не думал у нас. Раньше если бы кто сказал – не поверил бы. Ни с того, ни с сего… У меня один сын в армии воюет уже девятый год, ему сейчас 47. Был в Мариуполе, а потом их на Херсон перебросили. Редко вижу его, только по телефону говорим. Переживаю, – Бражник вытирает слезы из мгновенно краснеющих глаз. – А семья его в Диканьке. С начала войны был дважды. Приезжал в Полтаву набирать выпускников училища, заскакивал домой. А старшенький мой в Диканьке – болеет, перенес операцию. Когда сообщили, что танки в Гадяче, была мысль бежать. Так а куда? Но кому мы нужны, чтоб сюда к нам приезжать и оккупировали.

– Как вы думаете, есть ли шанс возродить села? – спрашиваю.

– Нет. Люди уже не пойдут в село. В той же Опишне или Диканьке есть и магазины, и школы, и все. А тут… Но разве из больших городов, потому что здесь дров полно у нас. Как видишь что на дереве омела, то точно засохнет скоро – можно срезать. В селе есть что вырезать сухого – дрова не покупаю.

Проблемным вопросом в селе являеться вода. Раньше чуть ли не в каждом дворе был колодец. Но сейчас большинство из них – просто сухие ямы.

– Здесь ездили сейсмологи, брали пробы – искали что-то для газа. Потрясали землю своими специальными машинами. Оно как гахнет, как гахнет! – земля тряслась. Наверное, шото обвалилось и воду закрыло в колодцах. А если копать, то… Есть токо в одном, где мы берем – немного дальше.

 

До этого колодца – три сотни метров. Виктор Бражник цепляет на велосипед пластиковые бутыли и идет за водой. От дороги к единственному на этом углу заброшенного села колодцу ведет тропа, которая вьется коричневой лентой среди вишен и слив, растущих почти плотной стеной. Летом здесь просто так и не пройдешь. Дом, возле которого был когда-то колодец, разрушен: осталась одна стена с простенками, часть крыши – опирается на дымоход печи.

ОРЕХОВОЕ СЧАСТЬЕ

Через дорогу от этого двора медленно разрушается под открытым небом сельскохозяйственная техника. От улицы к дому через размокшую землю двор ведет дорожка, засыпанная битой ореховой скорлупой.

Из-за сарая выходит хозяйка – блондинка лет 55 на вид. Одета в бордовую утепленную жилетку поверх серой кофты и джинсы, заправленные в высокие черные кожаные сапоги, на голове – белая вязаная шапка. Держит в руках охапку порубленных дров.

 

– Да это техника фермеров, попросили здесь поставить. Но нам от этого ничего. Видите, какие дорожки мы сами себе сделали? Чтобы не ходить по грязи, посыпаю. Это я наколола орехов за два дня, сегодня на базар поехала, продала – 770 гривен заработала. Какая-никакая добавка к пенсии. Нам на всех 3900 платят – разве проживешь? – говорит 59-летняя Надежда Пругло, приглашает в дом.

После темных сеней – небольшая ярко освещенная комната. Когда-то здесь была кухня, и сейчас это жилая комната Веры Ефимовны. Деревянный пол с полустертой краской чисто вымыт, справа – аккуратно застеленная клетчатым покрывалом кровать, из окна на соседней стене видны черные мокрые ветки яблони. На стенах – винтажные рамы со стеклом, по которым коллажами выложены черно-белые фотографии середины прошлого века.

На стуле спиной к окну сидит пожилая женщина в пестром халате и платке. Увидев меня, женщина начинает побиваться и жаловаться. Красные глаза наполняются слезами. Гладит узловатыми пальцами табурет, который стоит перед ней и очевидно выполняет роль столика и ходунков одновременно.

– Ободрали! Забрали деньги! – плачет женщина. – Это единственная наша надежда, наша газета – не предали. А те – ободрали!

 

– Мама, тихо! Не плакать! – веско говорит Надежда. И объясняет причину материнского горя. – Вот газета, которая с начала войны только три раза не вышла. А мама переживают за "Голос Зеньковщины", которую я выписала на полгода, а она не приходит. Ничего не хочу о девочках сказать – шла к ним и с хорошим и с плохим, всегда писали. А то смотрю – из Харьковщины приходит газета, а из Зеньковщины нет. Звоню в Диканьку, а мне и говорят: "Так вы знаете, девчата всю выручку собрали и поехали в Польшу". И ни одной газеты с февраля не получили. Мама очень любили их читать и страшно переживают.

Надежда рассказывает, что утром была на базаре – ездила на велосипеде в Опишню в 15 км. Скупалась не только для себя и матери – делает раз в неделю закупки всем соседям.

– То незрячее, то неходячее. Дедушке соседу 86. Очень ли они куда сами пойдут? Дедушка из Полтавы, приезжает на лето, но щас все время здесь с 30 марта. Родители его скончались, он себе приватизировал и сделал здесь дачку. А сейчас думал ехать, а дети в Полтаве сказали: "Папа, ты живешь там как царь: тепло есть, колодец свой". Молоко ему нужно или хлеба – я привезу.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: "Тут как в Париже! Не компассируй мозги" – как киевские самоселы живут в селе, которого не существует

Село не всегда было пустырем, говорит женщина. Раньше здесь было 56 дворов, много детей. Но своей школы не было. Поэтому нужно было добираться своим ходом: либо до Опишни, либо до Водяной Балки в 11 км. Единственным вариантом обеспечить непрерывное обучение было отдавать детей в интернаты. Там они постоянно обучались, а домой приезжали на каникулы. Так понемногу семьи и разъехались поближе к цивилизации.

 

Последние годы, когда избрали нынешнего главу общины Николая Резника, в селе немного улучшились условия: организовали автобус раз в неделю, чтобы местные могли скупиться продуктами. Провели уличное освещение.

Фонари установили, чтобы бороться с воровством, потому что несколько лет назад здесь прокатилась волна преступлений – воры "обносили" дачи, вытаскивали из заброшенных домов все металлическое.

Но радость местных была недолгой – с началом войны освещение снова выключили с целью маскировки. Люди были напуганы. Не только звуками взрывов, которые отделенно доносились из Ахтырки, где шли ожесточенные бои – город отсюда в 30 км. Но и известием о российских диверсионных группах.

– 24 февраля началась война, а 27 уже четырех душ здесь поймали. Они с Ахтырки убегали и уже у нас лазили. Звонит мне цыган, живущий на том краю, и говорит, чтоб я хоть закрылась в доме: "У нас в лесу и оттуда дальше в выбалке светится – кто-то с фонарями ходит". Глянула – пол восьмого вечера. Видимо, сюда начали бежать. Я бегом звоню в полицию и выхожу из дома – посмотреть хоть с крыльца, может, оно где-то здесь будет светиться. Мама – в плач. Через 12 минут полиция была у нас тут. Все: ребята, стоявшие на блокпосту, участковый Женя Курипта – он у нас хваткий. Видно, что человек шел не за сало, а по призванию. Я вместе с ребятами пошла искать. Но тогда – хлоп! И снег сошел, мы не нашли их по следам. Но на четвертый день их где-то у нас поймали, шли на степи.

Надежда говорит, что с соседями стараются держаться друг с другом. Радуется, что у них есть мобильные телефоны и они перезваниваются. И что касается поселкового совета, всегда можно позвонить и поговорить с живым человеком.

 

Выживать в селе становится все труднее, сетует Надежда. Ей не повезло – имея 43 года рабочего стажа, не может выйти на пенсию. Потому что 60 лет исполнится через месяц. Последние годы ухаживает за больной матерью, которая потеряла зрение. Но этого недостаточно для сотрудниц местного Пенсионного фонда, жалуется женщина. За уход государство платит "аж" 37 грн в месяц. Живут на 3900 грн материнской пенсии. Этого едва хватает.

Еще один источник прибыли – пай. Но с ним тоже не все просто: в этом году фермер, арендующий землю, не может сдать зерно, поэтому нечем заплатить арендную плату. Налог же собственников земли обязывают платить.

– Вы же людей отталкиваете, гоните к 32-му году! Селянин за пай должен заплатить за тот участок, который намеряли – за 3 или 4 гектара. Зато большие холдинги – не должны платить. И нам не дали приватизировать землю возле дома – уперлись в тогдашнем поселковом совете, хотя обещали, что можно сделает это бесплатно.

Еще одной большой проблемой для Надежды является заготовка дров на зиму. Женщина сломала руку, когда носила колоды. Чтобы их попилить – приходится нанимать людей. Это обошлось в 2 тыс. грн. Еще 1 тыс. с материнской пенсии идет на заправку газовых баллонов. 100 грн заплатила за электричество, а 230 потратила на подписку газеты. С пенсии осталось несколько сотен гривен на продукты.

– Меня еще поражает, когда говорят: "Ага, у нее есть пай, ей не положена вторая субсидия". Да люди добрые! Ну, этот год я еще слонялась, а на тот год уже не наношу дрова. И как нам купить за 12 тысяч машину дров, кто-то подумал? Что делать простым людям? Посей, а собрать не сможешь – девать некуда. Нам не дали право вывезти! Холдинги же сдают. А нам, простым, кто из своих 1-2 гектаров кучкой, может бы, на КамАЗ бы собрали и куда бы повезли – нет, нельзя! Не примут.

 

В этом году на их пае фермер посеял кукурузу, рассказывает Надежда. Еще не собирал – значит, и деньги не с чего платить. Да и неизвестно, соберет ли – многие фермеры в их крае просто не имеют возможности собрать урожай, потому что государство не дает возможности сбыть зерно.

Спрашиваю, сколько денег приносит их пай.

– Посчитаем так. Я на 20 сотках посеяла пшеницу, намолотила 30 мешков. Мешок по хорошей цене стоит 175 гривен. Значит, 5250 получила с 0,2 гектара. Ну пусть, я нанимала технику, потратила 200 гривенн на культивацию, 200 на посев и 700 потравить сорняк… Четыре тысячи чистой прибыли. А если их умножить на пять, то с гектара будет больше 20 тысяч. А участок наш 3,47 гектара – это было бы где-то 70 тысяч. А чего же фермер платит за все только 15? И из пая, который даст фермер, государство высчитывает – и в пенсионный фонд, и налог на прибыль. Что же тогда не дать субсидию на дрова, хоть на пол машины? Они нас, селян, долбут, чтобы мы покинули свои земли и те перешли к холдингам.

ЗОЛОТЫЕ ДЕВЧАТА

В сенях лязгает щеколда, слышна какая-то возня. Дверь открывается и в комнату заглядывает невысокий седой человек в старой черной куртке и кепке. По приглашению хозяйки садится на краешек дивана.

Алексей Николаевич, 85 лет, родом из соседних Винтенцов. В 1952-м перебрался с родителями в Киряково. После армии работал на заводе в Харькове, затем обустроился в Полтаве. Родительский дом оставил себе за дачу – приезжает сюда на лето. А в этом году придется и зимовать, говорит.

– В Полтаву хотел уже ехать, сегодня. Но там что-то опять хвастаются (в России. – Gazeta.ua), что будут стрелять по нам и не будет света… Пока дрова есть, так что… Как бы то ни было, а с дровами оно лучше, таки же будет зимой тепло. Сухостоя много.

 

Но выезжать на зиму в город Алексей Николаевич планирует. Из финансовых соображений: все равно приходится платить за отопление своей отдельной квартиры.

– Здесь соседи у меня очень хорошие. Спасибо Наде – снабжает меня. Я перезвонил, она была в Опишне как раз. Когда набирает: "Я уже все вам купила".

В цивилизацию, если нужно, пенсионер выезжает на собственном мопеде. Но по слякоти это уже не удобно. И сегодня не смог уехать – техника дала сбой и не завелась.

– А если на Полтаву ехать, приедет внук заберет. Но если не будет там отопления, то не я к ним, а они ко мне будут ехать, – улыбается мужчина. – У меня с мая по октябрь жила невестка из Харькова – братова жена, ей 92 года. Была в Опишне: у одних, других, а потом приехала ко мне, потому что там что-то им не понравилось. А ее два сына жили в Полтаве, у моих зятя и дочери. Зимовать вернулись домой. Она болеет – вызывали ей "скорую", даже лежала в больнице в Зенькове.

– Вот насчет "скорой" вспомнили, так да – девчата у нас золотые, спасибо им. Когда бы не вызывали – всегда приезжают. Когда из Зенькова, когда из Диканьки, – добавляет Надежда.

Вдруг свет гаснет. Никто не удивляется – отключение согласно графику. Надежда вспоминает, что купила польские свечи, чтобы не сидеть в темноте.

– Как думаете, стоит договариваться с Россией, чтобы перестали стрелять, как раньше пытались? – спрашиваю

– Да они все равно будут стрелять! Какая с ними может быть договоренность! Они с 2014-го это ведут. Сколько они уже ставили условия, а потом сами все и нарушают. Только победу нам нужно, выбить их из нашей земли – и чтобы больше никогда их ботинки не ходили здесь, – отвечает женщина.

 

ВИНТЕНЦЫ

В соседние Винтенцы ведет дорога, спускающаяся с холма между полями. В балке замечаю густые заросли невысоких деревьев – терна, яблонь и вишен. Так можно узнать, что когда-то здесь было жилье. Кое-где из-за кустарника еще выглядывают старые крыши – заросшие мхом шиферные или ржавые металлические – но большинство домов превратились в руины, которые никто и никогда не восстановит.

– Эти деревья – это все были дома. Здесь внизу шесть хат было. Но уже видите, ничего почти не осталось. Кто умер, кого родственники забрали в город. А там где более-менее стойматериалы или какая-нибудь железка – люди вытащили, – объясняет Надежда, которая согласилась показать соседнее село.

Когда снова поднимаемся вверх, вижу на противоположном холме над оврагом теплицу, ярко белеющую среди старых домов. Это хозяйство одной местной жительницы. Живет в Опишне, весной и летом приезжает в село, выращивает рассаду и овощи, объясняет женщина.

Чтобы добраться до Винтенцов, нужно съехать с асфальтированной дороги на грунтовку. На первый взгляд, дорога, вьющаяся среди распаханных полей и убранных огородов с гнилыми тыквами, проездная. Но довольно быстро наша легковушка грузнет колесами в размокшем жирном черноземе. Так что дальше иду пешком.

Здесь дома выглядят более ухоженными: стекло в окнах целое, ставни и углы домов подведены краской. Но большинство хат сейчас пустует – приезжают сюда тоже преимущественно на лето.

Ярко выделяется одна из усадеб, где вокруг двора стоит сельскохозяйственная техника. Около дома есть детские качели, все аккуратно убрано и покрашено. Видно, что здесь живут хозяйственные люди. Семья молдаван – переехали в село на Полтавщину внутри 1990-х – когда на их родине бушевала война.

Чуть дальше, через несколько домов, замечаю во дворе мужчину – это первый человек в Винтенцах, которого встречаю. Невысокий мужчина с аккуратной стрижкой и гладко выбритым лицом. Серый меланжевый свитер гармонирует с его седыми волосами. Руки мужчина держит по привычке в карманах светло-серых спортивных штанов.

Этнический молдаванин 50-летний Сергей Топало живет с семьей в Винтенцах с 1997 года.

 

– Мне было 26, когда сюда приехали – нашей дочери было полгода. Жили в Каушенском районе Молдавии. Боевые действия были в 75 километрах от нашей деревни (речь о Приднестровском конфликте. – Gazeta.ua). Колхозы разграбили, работы не было вообще никакой, жили очень бедно. Поэтому решили выезжать, – рассказывает, говорит по-русски с мягким молдавским акцентом.

Выбрали именно Винтенцы, потому что здесь уже жил свояк – выехал с семьей в 1992-м, когда началась война в Приднестровье.

Сергей говорит, что в последние годы он работал за границей, в разных странах – ездит на заработки, по специальности – строитель. 23 августа вернулся из Венгрии.

– Работы нет – где сейчас пойдешь здесь работать? Занимаюсь землей.

Кивает на распаханный земельный участок рядом. Жена работала в местной амбулатории, пока ту не закрыли – крыша бывшего ФАПа еще видна из-за кустарника и высоких белых тополей. А работникам раздали по 2 га земли, которую семья сразу приватизировала.

– Выращиваю сою. В прошлом году сдал по 13,4 тысячи гривен за тонну при влажности 14 процентов. В этом году наоборот: цена 10 тысяч за тонну при влажности 12 процентов. Упали цены.

Сою есть куда сдавать, говорит – ее перерабатывают в Украине. Хотя доллар и вырос, прибыль получить удалось. В прошлом году сдали 4,4 т, а в этом году собрали и продали 8,6 т. На эти деньги будут жить до следующей весны.

Рассказывает, что думают с женой покупать дом в Опишне. Но от этого дома и земли не откажутся – будут приезжать на выходные и сезон полевых работ.

Летом здесь много детей, весело и многолюдно. Но только начинается учебный год, село замирает. На этом углу их дом – единственный обжитый.

 

БУХАЛОВКА

На соседнем холме, ближе к трассе, расположено село Бухаловка. От него осталось меньше всего домов – только заброшенные заросли. Обжитые дома расположены по разные стороны дороги – на расстоянии в несколько сотен метров друг от друга.

Один из домов расположен прямо рядом с дорогой, под горой. Двор без забора – только спуск от дороги. Гаражом служит сооружение из шифера, вместо дверей завешенное дерюгой. Рядом – сарай. В глубине участка – старый кирпичный, давно не крашенный дом.

Зову хозяев. Лаем заходится небольшая бело-рыжая собака, прикованная к будке цепью. На шум из дома выходит хозяин – высокий мужчина в старой черной куртке, из-под которой выглядывает воротник лилового свитера на молнии. Седые волосы мужчины взлохмачены, глаза из-за очков с толстым стеклом и большими диоптриями поглядывают подозрительно

– Здесь ничего нет, здесь три дома всего, или два, – говорит мужчина, не представляется.

У меня в Полтаве четырехкомнатная квартира, говорит. Жить в селе жизнь заставила – выращивали коров и быков, сдавали мясо и молоко. Имели цель: купить сыну дом и отремонтировать. Сейчас хозяйство не держат – не те силы, говорит.

 

– Я сдавал быка живым весом где-то за 800 долларов. Минус корма, где-то 300–400. Выходит, я мог что-нибудь заработать.

Последнего сдавал уже себе в минус. После 2015 года это стало невыгодно. У меня здесь есть земля. Раньше косили сено, сейчас возделываем, для нас с женой – хватает, – рассказывает селянин.

Держит немного птицы, чтобы иметь свежие яйца и иногда мясо. Овощей с огорода хватает, чтобы запастись на зиму и сделать консервацию. Но зимовать здесь не хотел бы – тяжело, говорит, жить в селе. Еще и сейчас, когда свет подают по часам, а то и вовсе могут отключить. Отрезанные от цивилизации, связь плохая, работы нет, чтобы заготовить дрова или наносить воды, надо тяжело поработать физически. В то же время не исключает варианта, что будут зимовать здесь.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: "Содрогнулась земля дважды. Неприятно было": в украинском селе взорвали ядерную бомбу – как там сейчас живут люди

– Если бы вы были на моем месте, поехали бы в пятиэтажку в городе, где нет света, воды, которую ничем не обогреешь, потому что отопление выключили? Наерно, что нет. Ну вот и я тоже не поеду, потому что жена больна, ей низя в холоде быть. Значит, будем здесь как-нибудь выживать. А вообще, не о чем мне вам рассказывать, – взмахивает рукой, разворачивается и идет в дом.

×