Ее биографию, наверное, никогда не напишут, говорил после смерти Леси Украинки ее муж Климент Квитка. И объяснял: можно писать биографии лишь тех людей, которые жили более-менее значительной общественной жизнью. Леся же, мол, учитывая болезнь, от такой жизни была оторвана. А внутренние — душевные, интеллектуальные — биографии тогда еще не вошли в моду. Их считали делом слишком личным.
Газета "Киевская мысль" написала, что хоронили Лесю без попа, а венки были только из живых цветов, согласно воле покойницы. Климент Квитка замечает, что Леся никогда не давала никаких распоряжений, как ее нужно похоронить. Даже тогда, когда было ясно, что смерть неминуема. Леся не говорила о смерти. Любила звучное немецкое сложное слово todesverahtung — презрение к смерти.
В зеркало она смотрела по-мужски — не дольше, чем нужно культурному человеку для завершения туалета. Любила ходить пешком. Бывало, проходила 10–20 верст на день. Верста — это чуть больше километра. Сожалела, что так и не научилась хорошо стрелять. Но любила оружие. Ее стихотворение "Слово, чому ти не твердая криця" — не только поэтическая метафора. Леся замечательно плавала — перегоняла всех девушек на пруду в Любитове на Волыни — возле села Колодяжного, где было имение Косачей. Тут своя история: она знала, что у лорда Байрона, поэта, была больная нога после боевого ранения, но он хорошо плавал. И вот она так же.
В творчестве не была ревнивой. Когда вышел первый сборник стихов Александра Олеся, сказала, что он опередил ее как лирический поэт и что ей теперь не нужно писать стихи. Хотя и дальше писала. Впрочем, сделанный Олесем перевод "Песни о Гайявате" бесил ее избытком русских речевых оборотов. Явно Олесь пользовался русским переводом, а не оригиналом. Первоклассный поэт не может себе этого позволить.
"Энеиду" Ивана Котляревского знала чуть ли не всю наизусть. Ценила Марка Вовчка. Когда Пантелеймон Кулиш говорил, что Марко Вовчок хорошо писала, когда он ей помогал, Леся иронически спросила: почему же он не писал так красиво, как она? Но все-таки Кулиш был для нее настоящим писателем.
В лирике своим учителем считала Михаила Старицкого. Но когда речь заходила о его драмах, Леся умолкала, чтобы не сказать какую-то резкость, потому что бытовые пьесы не любила. И не только Старицкого, но и Карпенка-Карого. Хотела написать драму на сюжет Бондаривны. Но когда ей сказали, что это Карпенко-Карый написал, ответила: такое сочинительство не считается. Он также не считал ее пьесы выдающимися. Ивана Франко уважала как старшего, называла мэтром. Но относилась как к равному. Только они двое в Украине хорошо знали западноевропейскую литературу в основном по оригиналам, а не в переводах. Не любила Ивана Нечуя-Левицкого — у него, мол, ивы похожи на зеленых ежей.
Борис Гринченко в журнале "Нова громада" публиковал стихотворения Леси Украинки не читая — ему было некогда. И она на него не сердилась, потому что такая была тогдашняя мода: сначала служение обществу, а уже потом стихи и другие финтифлюшки.
Конфликт между "нужно" и "не нужно", между свободой и необходимостью угнетал ее всю жизнь. Потому что жила во время убогого прагматизма. Критика писала: это обществу нужно, а это — нет. Общественные деятели ей часто заказывали для журналов что-нибудь популярное, понятное массовому читателю, а она такое делать не очень любила. И не очень умела, хотя старалась угодить. А то, что я сама пишу, может, никому и не нужно?
Вот ей заказали написать популярную биографию английского поэта Джона Мильтона, а она попутно написала драматическую поэму "В пуще". И Леся, вспоминает Климент Квитка, разорвала и уничтожила целую пачку своих готовых стихов. Мол, они обществу не нужны. Рецензент одесской газеты "Русская мысль" приват-доцент Одесского университета юрист Куриловский писал в 1908 году о пьесе "Кассандра", что Леся Украинка, наверное, еврейка. Потому что специально забивает головы украинцев всякими кассандрами вместо того, чтобы писать о родной истории.
Единственная не отцовская, Косачевская, а Драгомановская — материнская — черта Леси — способность к языкам. Уроки английского языка брала у мисс Копейкиной, англичанки, которая вышла замуж за киевлянина. О Лесином английском она говорила, что не все британцы пишут по-английски так грамотно, как Леся. Сама мисс Копейкина русского не знала, они с Лесей общались на французском.
Во всем остальном она была похожа на отца — деликатная. Пока молчала, была неприметной. Даже казалось, что ее нет. А когда начинала говорить и глаза загорались — казалось, кроме нее здесь больше никого нет.
С детства любила печь хлеб и варить варенье. В детстве игралась в мальчишеские игры с на полтора года старшим братом Михаилом. Если он был Робинзоном, то она Пятницей. Учила музыку лишь одну зиму, но хорошо играла на фортепиано и импровизировала, хотя и не умела записывать свои импровизации. В детстве простудила руки и ноги, лежала в гипсе и отбивала такт ногой.
— Что ты делаешь?
— Играю на фортепиано, — отвечала.
В зрелых годах считала, что пианистка из нее могла выйти получше, чем поэтесса. Но в 1899 году перенесла операцию на левой руке — туберкулез костей. О карьере пианистки пришлось забыть.
"Если бы я не была украинкой, стала бы грузинкой"
Исключенный из Московского университета Нестор Гамбарашвили в 1895 году приехал учиться в киевский — на факультет естествознания. Снял квартиру у Косачей на Назаровской улице №21. 24-летняя Леся учила его французскому языку, он ее грузинскому.
— Если бы я не была украинкой, стала бы грузинкой, — говорила.
У него было много писем от нее, но их потеряли во время гражданской войны. Осенью 1896-го он ей подарил настоящий кинжал, который изготовили дагестанские мастера. Рукоять и ножны серебряные, а лезвие из хорошей стали.
— Панночко Леся, будьте твердой в вашем благородном труде, как этот кинжал, — сказал тогда.
Когда он 1897-м женился, Леся это прокомментировала иронически:
— Попался, жучок, в барские ручки!
Но для нее это была тяжелая драма — мать даже прятала подальше тот кинжал.
В конце 1950-х Нестор Гамбарашвили, старший научный сотрудник Управления заповедников при правительстве Грузинской ССР, был в Киеве. Пришел на Лесину могилу, стал на колени и горько плакал.
5 
1
Комментарии
1