"Самым ярким представителем человеческой фауны Львова является дитя улицы, известное во всем цивилизованном и нецивилизованном мире под мадьярским названием "батяр", — описывал довоенный Львов писатель Юзеф Витлин.
В середине XIX в. в цесарьско-королевский город Львов съезжались урядники со всей многонациональной Австрийской империи. Какой-то полицай-венгр, когда догонял хулиганов, кричал:
— Батяр!
По-венгерски — это бродяга, хулиган, распутник. Слово быстро укоренилось в польско-украинско-еврейском триязычии тогдашних львовян.
Самым известным львовским батяром начала прошлого века считают Юзефа Мариновского. Была даже целая "Баллада о Йозьке Мариноске". Воспевала, как он дезертировал из войска ради того, чтобы выпить пива в своем любимом шинке "Под Цапком" на ул. Городоцкой. 25-летний батяр умер в 1908-ом в "бригидках" — тюрьме, которая расположилась в бывших кельях монастыря Святой Бригиты.
Львовский пролетариат заселял преимущественно пригород — Замарстинов, Кульпарков, Байки. "На Клепарове аж гудело от типов, которые с удовольствием портили свидание влюбленным парам, пугали уважаемого гражданина, насмехались над полицией, — вспоминал писатель Лев Кальтенберг. — Если же не было других развлечений, пели о нелюбимом владельце магазина. Эти вечерние серенады всегда исполнялись до слез лирически и невероятно фальшиво, часто завершались дракой. Это собственно и был апогей жизненной программы батяра, еще раз свидетельствовавший о его ловкости, мужестве и чудачестве".
Сердцем батярства был Лычаков — восточная окраина города. Местные считали себя чуть ли не отдельной от львовян расой — высшей. Жителям среднего города вечером лучше было не попадать в здешние края. В лучшем случае все обошлось бы подбитым глазом и отобранным кошельком.
Но "общельвовский" патриотизм у батяров тоже был. Ведь среди них родились:
А хто Львова не шануї,
Най нас в дупу поцілюї.
Самых дерзких лычаковских хулиганов величали "королями". Первым известным был каменщик Куба Пельц. Среднего роста, мелкого телосложения, спокойного нрава. Но чуть выпив, становился другим человеком: кричал, как раненный лев, и трощил все, что попадало под руку. Самый большой подвиг совершил в 1848-ом. Тогда, после забавы в корчме "Бабський корінь", бросил в колодец вниз головой девять несимпатичных ему жолнеров.
Впрочем, львовский батяр не обязательно должен был быть из городских низов. "Батяры рождались также во дворцах патрициев, а иногда и в благородных дворах, — писал Юзеф Витлин. — Не один из них позже заседал в венском парламенте или ходил в профессорских одеяниях, звеня ректорской цепочкой вместо кандалов".
Свободное время батяры просиживали в шинках. Благодаря балладам легендарными стали заведения Бомбаха и Циммермана. Теофил Берлинский и Томаш Ивановский из Лычакова любили посреди забавы в шинке начать драку. Лупили кулаками во все стороны, и как только в побоище вливались все присутствующие, учтиво кланялись друг другу и уходили.
Польский сенатор межвоенных лет Николай Бачинский, родом из Львова, любил пересказывать такую историю. Как-то в трактир Бомбаха забежала группа студентов — желали пополнить свои знания местного фольклора. Самый дерзкий сразу умостился возле женщины, которая сидела возле шинкваса. И скомандовал трактирщику:
— Два большие пива! Для паненки и для меня!
Но не успели перед ним появиться кружки, как рядом вырос здоровяк с гальбою-кружкой из дутого чешского стекла.
— Ды ты моей кубите пиво ставишь!
Через мгновение его гальба приземлилась на голове у студента.
— Стекло лопалось, как мильный пузырь, в руке батяра осталось лишь ухо от кружки. А горемычного собирателя фольклора забрала служба спасения, — завершал рассказ Бачинский.
Потом снимал фуражку и расправлял волосы — под ними было несколько рядов швов.
У батяров был свой "балак" — жаргон. Была это смесь украинского, польского,
немецкого и еврейского языков. То есть тех, на которых общались во Львове.
Хватало вкраплений из венгерского, английского и даже латыни. Из сугубо батярских новообразований было, например, "пойти к господину Эдзю — то есть в
туалет. Пошло от имени владельца кафе "Атляс" Эдуарда Тарлерского, который
первый во Львове открыл в своем заведении платный туалет. Нормой среди батяров считалось перекручивать собственные названия, вставлять "у" вместо "о" или
"и" вместо "е". Много слов той "львовской гвари" до сих пор употребляют в
городе:
бровар— пиво
виц — шутка, анекдот
галабурда — авантюра
геца — шутка
дзигар — сигарета
кацап — дурак
кубита — женщина
мантилепа — неряшливая женщина
ныкать — искать
пацалиха — забава
реформы — длинные теплые трусы
смага — водка
туман висимнайцетий — тупак
хирити — пить водку
цюпцятися — заниматься сексом
шнобель — нос
юхтить — красть
яндрус — хулиган
Львовский батяр играл в киевском "Динамо"
Александр Скоцень в межвоенные годы играл за футбольную команду "Украина". В своих воспоминаниях описывает одну встречу с батярами. Как-то вечером вместе с родителями завернули в глухую улицу Львова.
"Мгновенно обскочили нас четыре типа так называемых небесных птичек, или же батяров, которые "не сеют, не пашут, а собирают." Один из них гаркнул:
— Отдавайте все драгоценное, что у вас есть. Если нет — то вам макитры поразбиваем.
Моя мать умелая не впадала в панику. Подошла к одному из них, подняла его фуражку и молвила:
— Ой, пане Бартолетти, як ся маєте? Как поживаете? Вчера я имела возможность говорить с вашим отцом. И ли он вам передал что-то для нас?
Батяр побледнел, стушевался, сам не знает, на какую ногу ступить. Едва слышно сказал:
— Как это вы, панство, можете в столь позднюю пору здесь ходить? Ведь всякие люди здесь переходят, можно натолкнуться на беду. Мы вас только хотели испугать... Мы вас проведем, — уже совсем смирно предложил Бартолетти.
— Покорнейше благодарим, мы пойдем сами".
С началом Второй мировой Скоцень играл в московском и киевском "Динамо", впоследствии перешел во французскую "Ниццу". За ним закрепилось прозвище "батяр". А книга его воспоминаний, переизданная в 1990-ом в Киеве, называется "Львовский батяр в киевском "Динамо".
3 
1
Комментарии
4