В вот такую пору, когда наземный снег начинает темнеть и умирать, я переживаю ощущение потери дома. Может, это от того, что именно в такую пору мне когда-то пришлось побывать на родине, — нелегально.

Я служил тогда в армии, в Беларуси. Нашему полку потребовалось несколько мотков какого-то дефицитного кабеля. А мой ротный командир был родом из Киева, его отец работал здесь на радиозаводе, где и планировалось добыть кабель. Чтобы его мотать, ротный взял с собой меня. Мог взять и другого, но я удобнее, потому что есть где ночевать в Киеве. Отпуск мне не выписали, просто приказали "не попадаться". Ротный дал свою гражданскую одежду, на размер больше. Я и в собственной одежде иногда выгляжу, как будто в краденом, а здесь — чужое. На вокзале в Минске меня заприметили двое милицейских сержантов. Ротный (все-таки капитан) приказала им отцепиться. Они козырнули и направились искать армейский патруль. Хорошо, что подошел наш поезд. Ротный всю дорогу смотрел презрительно, как будто это я придумал этот маскарад.

Кто бы поверил, как мне тогда хотелось обратно в казарму, надеть шинель и сапоги. Потому что там, даже идя в самоволку, ты рискуешь, но остаешься тем, кем являешься.

Мать не любила, когда надеваю чужое

В Киеве мы справились быстро. В выходные радиозавод не работал, и я поехал на Яготин к родителям. Лучше бы этого не делал. Мать не любила, когда надеваю чужое. Бывало, когда-то мы с ребятами менялись картузами, так это для нее целая трагедия. Ну а здесь! Как-то так мне — как будто и дома не был. А вот уже иду оттуда на автобусную остановку, вижу: в своем дворе дед Юрченко конопатит лодки на весну. И так меня зацепило, что этой весной на той лодке мне не светит кататься — дембель еще далеко.

Это было горькое мгновение, потому что я осознал ясно, что никогда не смогу убежать, например, из тюрьмы, потому что это будет так же нестерпимо.

×