За всю войну, как здесь еще стояли немцы, в нашем селе горела только одна хата. Горела не от войны, а от метеорита. Он летел средь бела дня куда-то на северо-восток. Летел низко и медленно — так медленно про него потом рассказывали.

Он уже почти перелетел село, а та хата была, как и теперь, крайняя. Он прошил соломенную крышу и, как говорят, полетел дальше. А хата загоре лась.

Люди сразу сбежались тушить, потому хата сгорела не совсем. Она простояла еще долго, аж пока на ее месте не поставили новую. Это сделали хлопцы, которые здесь потом выросли. Один из них — мой ровесник. Мы родились лет через десять после того, как прилетал метеорит.

В ста метрах от той хаты, в поле, есть ложбина, где с осени всегда стояла вода. Когда она замерзала, мы с ребятами гоняли там шайбу. Лед, пока молодой, гнется и поет, как соловей. А тут отчего-то быстро вечереет, и это "пение" в сумерках — страшновато. Но как раз тогда в хате начинали светиться окна. И уже было не так страшно. Потому что в то время еще практиковали керосиновые лампы, а свет от них уютнее, чем электрический.

Хата сгорела не совсем

Когда наступало время идти домой — мы летели, словно гуси. Не просто бежали, а бежали со всех ног. Так можно бежать только домой — от темноты, от страха или от смерти.

Никогда, даже из армии, мне не было таким сладким возвращение домой, как тогда.

Я теперь думаю: может быть, дело в том, что наш путь, эта стометровка, лежал как раз в том же направлении, в котором летел когда-то метеорит, — на северо-восток.

Младший из тех пацанов и до сих пор живет там. Я, изредка бывая в тех краях, всегда к нему захожу, — чтобы просто посидеть в той хате, которая и до сих пор кажется мне самой уютной в мире.

×