"Брал канцелярский нож и открывал животы" – как хирург из Днепра спасал бойцов в бункере и выжил в плену

21

Четыре месяца пробыл в российском плену подполковник медицинской службы, заслуженный врач Украины 61-летний Евгений Герасименко. Его освободили во время обмена Виктора Медведчука и 55 россиян на 215 украинцев в сентябре прошлого года.

В конце марта 2022-го он добровольно с другими медиками отправился спасать раненых воинов на завод "Азовсталь" в Мариуполе. Проводил в бункере уникальные операции и в сверхтяжелых условиях с коллегами спас жизни не одной сотне бойцов. Медики работали круглосуточно - под постоянными обстрелами и бомбежками.

Вместе с воинами врачи выходили с завода 16-20 мая. Попали в плен к россиянам. Евгения Герасименко удерживали в колонии, которая находится в Еленовке Донецкой области.

Корреспондентка Gazeta.ua поговорила с хирургом о его пребывании в Мариуполе, плене, допросах и определяющей роли медиков в обороне "Азовстали".

До 2016 года я служил в должности ведущего хирурга военного госпиталя. Тогда еще не было у нас ВМКЦ (военно-медицинского клинического центра. - Gazeta.ua). Затем уволился по возрасту и продолжил здесь работать в должности гражданского врача хирургического отделения. С началом полномасштабной агрессии решение (о мобилизации. - Gazeta.ua) принял обоснованное. Понимал, что имея определенный военный опыт, прежде всего хирургический - смогу шире применять знания только если стану военным.

Семья отреагировала нормально. Моя жена - военнослужащий. Она сейчас в декретном отпуске, но служит в нашем госпитале.

Фото: Из видеоинтервью Евгения Герасименко для Суспільне.Дніпро

Я поддерживал связь с врачами из 555-го Мариупольского госпиталя. Хорошо знаю их, потому что это структурное подразделение нашего госпиталя. Знал обо всех их перемещениях и объемах работы. Сначала они работали у себя в госпитале, потом и в гражданских больницах и роддоме. Те, которые не покинули самостоятельно пределы гарнизона, а это около 40 человек - разделились на две бригады. Одна, которую возглавил начальник госпиталя полковник Ивчук (полковник медицинской службы, Герой Украины Виктор Ивчук. - Gazeta.ua) - перешла работать на "завод Ильича" (Мариупольский металлургический комбинат имени Ильича. - Gazeta.ua). Вторая группа, которую возглавил его заместитель майор Александр Решетка, была непосредственно на "Азовстали" (ЧАО Металлургический комбинат "Азовсталь". - Gazeta.ua).

Знал общую медицинскую ситуацию и боевую обстановку, которая сложилась на тот момент в Мариуполе - что город отрезан, в окружении. Там не хватало сил и средств для полноценного оказания, прежде всего хирургической помощи, ведь война - это травматическая эпидемия.

Мой командир, начальник ВМКЦ полковник Ярослав Било, вышел к командованию медицинских сил с тем, что есть настоятельная необходимость усилить наше структурное подразделение, этот 555-й госпиталь, передовой хирургической группой. Куда бы вошли хирурги и анестезиологи.

Не было как такового прямого приказа (о вылете в Мариуполь. - Gazeta.ua). Хотя я считаю, что в военное время не может быть игр "хочу - не хочу", "буду - не буду". Я старой военной закалки. Считаю, что слово командира не обсуждается: он ставит задачу, а военнослужащий ее выполняет.

 

Командир предложил, понимая, что не все решатся. Были те, кто сразу вызвался, и я среди них. Мог отказаться - и мне бы никто ничего на это не сказал. Но я чувствовал ответственность - прежде всего перед собой. Потому, что я призывался с целью оказания хирургической помощи в сложных условиях.

В группе были я, как старший, два анестезиолога - капитан Александр Демченко и лейтенант Юрий Мкртчян, нейрохирург лейтенант Дмитрий Кубряк и старшая медсестра Надежда Яриш. Она была, кстати, главной медицинской сестрой 555-го госпиталя, оказалась каким-то образом в Днепре. Когда представилась возможность снова вернуться в Мариуполь к своему медицинскому персоналу - сразу сказала, что не может быть других вариантов.

Взяли самое необходимое. Анестезиологи брали свои вещи, мы укомплектовали перевязочный материал и прочее - чего там постоянно не хватало. Каждый брал свой необходимый "дежурный" рюкзак. Плюс то, что необходимо для работы структурного подразделения. Как военный я больше понимал, что нужно, конечно, медицинское обеспечение. Но надо и средства защиты-наступления, чисто военные. Нас снарядили за час и без проблем - индивидуальные аптечки, шлемы, броники. Врач анестезиолог даже оружие получил. Я - нет. Потому что понимал, что я не комбатант, который будет воевать. А на "Азовстали" оружия было достаточно.

Я поддерживал связь с врачами там. Общался с хирургом Денисом Гайдуком, еще до принятия мной решения. Когда уже собирался туда отправляться, Денис писал: "Евгений Петрович, вы подумайте. Потому что у вас маленький ребенок, а это - на 99,9% билет в одну сторону". Я осознавал все это. Но больше всего думал в тот момент о самом факте перелета: понимал, что мы или долетим, или - нет.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Допросы, коллаборанты и ад на блокпостах: как россияне "обрабатывают" учителей на Запорожье

Это был не первый мой полет на вертолете. Служил в Афганистане, исполнял обязанности хирурга в войне на Балканах – в Югославии, был в Сьерра-Леоне. Это, во-первых, общевоенный опыт, а еще психологический. То есть, я знаю, как вести себя в критических ситуациях, у меня есть стереотип участия в боевых действиях.

Наш процесс добирания (на "Азовсталь". - Gazeta.ua) - это целая история, можно книги писать. Это отдельный подвиг, настолько адреналиновый! Вылетели из Днепра ночью, добирались где-то до полутора часов. Я летел стоя - не было места где сесть, вертолет был полностью запакован "энлавами" и "джавелинами" (NLAW и FGM-148 Javelin - переносные противотанковые ракетные комплексы. - Gazeta.ua). Летели очень низко - было ощущение, что шуршим днищем по верхушкам деревьев.

 

"Азов" приготовили для нас вертолетную площадку. В том смысле, что выставили свои минометы, чтобы осуществлять заградительный обстрел и не дать возможности противнику обстрелять место посадки вертолетов. За какие-то 10 минут мы разгрузились и загрузили раненых. Борта улетели. Оттуда нас привезли в какой-то бункер, где мы были до вечера, ждали возможности ближе подъехать к побережью, чтобы добраться до "Азовстали".

Ночью на автомобилях доехали до места, где был военный катер. Ждали, пока его разгрузят, потом загрузили и отправились. Это отдельные впечатления - ночью в лодке, в полной темноте - нет никаких огней, никаких ориентиров, не видно берега. Вели катер по навигатору. То плыли медленно, то ускорялись, а потом вдруг стали - ребята говорят, что куда-то не туда заплыли. Я себе думаю: ну все, если у противника есть какие-то приборы, видящие в темноте - нам конец. Еще нас предупредили: расстегнуть бронежилеты, вдруг окажемся в воде. Чтобы могли быстро сбросить и сразу не пошли на дно.

Добрались благополучно - около часа ночи уже были на территории "Азовстали". Начался массированный воздушный обстрел. Самолеты по два заходили на цель, сбрасывали бомбы и улетали. Им на смену - два следующих. Мы оказались на открытой площадке под открытым небом, упали и втиснулись в землю в канавах и воронках от предыдущих взрывов. Я лежал в большой воронке и смотрел вверх, как подходят эти вражеские самолеты и сбрасывают ФАБы (ФАБ - фугасная авиабомба. - Gazeta.ua) непосредственно на завод. Когда авианалет прекратился, к нам подъехала машина и забрала нас к месту расположения медчасти. В нашем медицинском бункере "Железяка" мы были около четырех утра. Там находился постоянно - от прибытия 31 марта до 16 мая, когда нас взяли в плен.

Применялось все (о том, каким оружием Россия обстреливала завод. - Gazeta.ua). Для РФ это было очередным полигоном. Тем более, что стояла задача вообще уничтожить эту группировку и все живое, что находилось на "Азовстали".

 

С городом они тогда уже закончили - это был так называемый урбицид (целенаправленное уничтожение города. - Gazeta.ua). Из Мариуполя военные все, кто мог, вышли - и были на "Азовстали". Сначала же было две группировки - на заводе Ильича и на "Азовстали", а с 15 апреля с правого берега все остатки - это подразделения "Азова" и 200 человек 36-й бригады морской пехоты - вышли к нам на левый берег, на "Азовсталь". С тех пор для противника не стало проблемой сконцентрировать все удары на территории завода.

Применялось химическое оружие. У нас было трое военнослужащих с отравлениями - слезотечение, головокружение, головная боль, сухость во рту, общий дискомфорт. Все подпадало под клинику отравления. Ими занимались непосредственно анестезиологи. Мой профиль сугубо хирургический, это разнообразные ранения. А это было - терапевтическое. У нас терапевтов не было - один невропатолог. Он, кстати, до сих пор в плену. Для тех военнослужащих, поступивших с отравлениями, закончилось все хорошо.

Обстрелы были 24 на 7, со всех сторон. В море стоял корабль, который проводил обстрелы "Азовстали", с воздуха - били самолеты. А с земли стреляло все, что могло стрелять: и ствольная артиллерия, и гаубичная, и танки, и минометы, и РСЗО.

Военные защищали позиции. Удерживали территорию, чтобы штурмовые подразделения врага не могли зайти на завод.

Не приходилось раньше участвовать в боевых действиях такой интенсивности. Когда у нас были допросы - сначала ФСБ, а потом следственный комитет РФ - у них в отношении меня была уже какая-то информация. Раз, когда я пришел, то смотрели-смотрели в компьютер. Говорят: "О, так вы у нас легендарная личность". Один спрашивал: "Как было в Афганистане и как сейчас?". Я ему отвечаю, что в Афганистане мы были в другой ипостаси. Не скажу, что это был детский сад, но не сравнить с современной войной. Потому что здесь тебя обстреливают круглосуточно, непрерывно. А оружие - самое мощное. ФАБы, которые сбрасывали, 1500, да и 3000 были - от них остались воронки 30 метров в диаметре и глубиной более 10 метров.

 

Были и пулевые (бойцов на "Азовстали". - Gazeta.ua), потому что там работали снайперы. Но подавляющее большинство - осколочные ранения. Очень много ранений грудной клетки. Оно и сейчас так. Когда такая плотность огня, что на один квадратный метр приходится по 10, а то и 20 килограммов железа - уберечься от осколочных ранений невозможно. Не спасут никакие бронежилеты.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Встречает Чечня, кадыровцы. Бородатые, грязные, жестокие" – как бегут люди из оккупированного Токмака

16 апреля к нам с боем прорвались военные с завода Ильича. Поступили 104 раненых. Операции продолжались более 38 часов. У нас не было возможности должным образом вести медицинскую документацию, поэтому я не могу назвать точную цифру. Чтобы было понятно, то после 16 апреля у нас постоянно находились около 350 раненых.

Госпиталь 555-й готовился к переезду на эти локации. С 11 марта, кажется, они начали заселяться. Завезли какое-то оборудование, перевязочные материалы, медикаменты. Госпиталь их разбомбили. Что могли извлечь из-под завалов - перевезли в бункер. Сначала было трое врачей, а 16 марта к ним присоединилась основная группа. Когда я приехал, они уже две недели работали.

Это подземный бункер (об условиях работы. - Gazeta.ua). Там нет окон, невозможно ориентироваться, какое время суток. В связи с тем, что постоянно работаешь - уже не ориентируешься и который час. Дезориентация во времени. Постоянно работаешь-работаешь, выпал какой-то час - присел, отдохнул, а потом - снова привезли кого-то и становишься к работе.

Электричество было - у нас были генераторы. Но простенькие - хватало мощности на столовую и операционную. Кто-то включал чайник приготовить чай-кофе - и сразу выключалось освещение везде. Поэтому стерилизации у нас не было - работали, как в долистеровскую эпоху (Джозеф Листер - основатель антисептики и асептики в хирургии. - Gazeta.ua). О том, чтобы была какая-то асептика, использовался стерильный материал - вообще речи не было.

 

До поры до времени у нас были еще бинтовые повязки. Таких повязок, которые используются обычно при операциях, мы не имели. Операционные сестры просто разворачивали бинты, рвали их и нам подавали. Со временем и это закончилось - в ход пошли простыни, полотенца. Надо было оказать своевременную неотложную помощь - остановить кровотечение и так далее.

В какой-то момент нас "разгерметизировали" - с четырех сторон сбросили ФАБы, наделали дыр, столовую вывели из строя, обвалили нам потолок. Тогда под завалами погибли раненые, а одного офицера так привалило, что мы не смогли даже тело достать. Тогда там все-все позасыпало, инструментарий наш, некоторое оборудование. У меня скальпеля не было - я брал обычный канцелярский нож и им вскрывал животы.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: "Нас два раза вывозили на расстрел. Это звери!" - как харьковчанин неделю выживал в плену у россиян

Оперировал животы, грудные клетки. А что было делать? Я не хочу хвастаться, но есть военнослужащий из "Азова", которому я выполнил серьезную операцию. Он также был в плену и его поменяли. Когда он обследовался где-то, то сказал, что его оперировали на "Азовстали". Ему не поверили. Сказали, что такого быть просто не может. Потому что такую операцию в условиях бункера провести - это очень серьезно.

У него было очень тяжелое ранение. Грудная клетка, живот, с повреждением селезенки, полностью разорванный желудок, разорванный кишечник. Я выполнял резекцию, наложил много анастомозов, вывел кишку на переднюю брюшную стенку. И таких операций выполнил не одну. Селезенка - это масштабное кровотечение, кровозаменителей нет... Сдавали ребята кровь - прямым переливанием. Это категорически запрещено, но у нас не было выхода. Те - голодные, те - холодные, все истощены - у кого там было кровь брать? Но как-то находили. Слава Богу, все обходилось благополучно. Те военные, которым кровь переливали, остались живы - хотя были колоссальные кровопотери, критические.

Все на нервах, буквально на взводе были (о том, насколько трудно находиться долго в замкнутом пространстве. - Gazeta.ua). Морально все выгорели, потому что постоянные обстрелы, недоедание, отсутствие воздуха - в бункере 30 на 70 метров находились более 350 человек. Вентиляции не было вообще. Искусственно появилась, когда ФАБы начали падать на наш бункер. Россияне нас бомбили целенаправленно. Точно знали, что на этой локации госпиталь - с дронов видели, что к нам приезжает санитарный транспорт, на носилках заносят внутрь раненых.

 

От обстрелов образовались дыры - только тогда появился свежий воздух. Там же было очень душно. Стерильности никакой - военные с ранениями, гниют, эти все запахи... Больше всего вспоминается этот гнойный запах, который там стоял. Но, что самое удивительное - я сделал около 25 операций на животе и грудной клетке, ни один живот не нагноился. Не было ни одного осложнения.

Конечно, смертность была. И интраоперационная (во время операций. - Gazeta.ua) - от больших кровопотерь, когда не было возможности заместить кровь. Не было надлежащих возможностей послеоперационного ухода, не было жидкостей для переливания... Было, как Бог на душу положил: если выживет - то выживет. При всей той обстановке, смертность была не очень высокая - по меньшей мере 90 процентов выжили. Мы провели более тысячи операций, из них во время операций и после умерли человек 30 - точно не более 40.

Были такие, кто не доживал до операции. Мы постоянно проводили медицинскую сортировку. Много было тех, кто в очень тяжелом состоянии. Ко мне поступали военнослужащие, у которых - трудно представить - жгут был наложен 10 суток назад! Там нога уже вся - черная и вонючая. После ампутации такие люди не выживают. Поступил один со жгутами на двух нижних конечностях - неделю наложены. Спрашиваю: "Парень, тебе хоть перелаживали?". А он отвечает, что нет, потому что сказали, если попустить - будет кровотечение и он умрет. Боевая обстановка не позволяла таких своевременно вывезти. Конечно, мы его прооперировали - ампутировали обе ноги. Он не выжил...

Было много очень тяжелых, критических ранений. Да еще и отсутствие условий. Сейчас у нас сюда (в ВМЦ. - Gazeta.ua), благодаря медицинской службе Украины, довозят таких раненых и мы их успешно лечим. Это благодаря грамотной расстановке госпиталей, стабпунктов, правильно организованному плечу эвакуации. А там боевая обстановка не позволяла так рассредоточиться медицинской службе, чтобы стабилизировать, эвакуировать, помочь. Там ничего этого не было, люди ждали эвакуации по несколько суток, если не больше недели.

 

У нас анестезиологи - вообще красавцы! Со мной приехал Александр Демченко - он работал в военном медицинском центре, опытный специалист. Но вместе с тем, там у нас были анестезиологи - супруги Колосинские - они год, кажется, работали, но настолько подготовлены! При их анестезиологическом обеспечении я мог спокойно и уверенно работать. После операции искали пациентов, смотрели как выходит из наркоза, давали рекомендации по уходу и лечению нашим медицинским сестрам. Нашим анестезиологам вообще можно памятник прижизненный ставить - настолько они профессиональны. (анестезиологи Андрей и Нина Колосинские работали в Мариупольском госпитале. Когда его разбомбили - с 16.03.22 на Азовстали, на локации "Железяка". Попали в плен 18.05. Нина вернулась по обмену, сведений об Андрее нет, последнее письмо от него датировано 02.11.22, по данным military-medics-ua.org. - Gazeta.ua).

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Махновцы, списки предателей и украинская Кубань: как современные казаки уничтожают россиян на Гуляйпольщине и в каких условиях живут

"Азов" готовился к пребыванию на заводе. Завезли рефрижераторы под "двухсотых". Были рефрижераторы и с мороженым мясом - свиными полутушами, с рыбой, завезли сотни тонн воды, еды. Но так "по-умному" сделали, что на точке "Магазин-10" сосредоточили все продовольствие. Конечно, россияне видели, что туда со всех сторон подъезжают грузовые машины. Туда бросили бомбу - на том продовольствие и закончилось. Туда ночью ребята лазили, пытались разгребать из-под завалов что-то, чтобы хоть какой чай достать, или какое-то печенье.

Были совместные заявления Сергея "Волыны" Волынского и Дениса "Редиса" Прокопенко (о том, как узнал, что нужно будет выходить с завода. - Gazeta.ua) - они выходили в эфир и говорили, что надо договариваться с третьей стороной, чтобы нас выводили. А потом где-то за неделю до нашего выхода появилось сообщение, что есть приказ Верховного главнокомандующего о том, что должны прекратить оборону Мариуполя и сложить оружие. Было запланировано, что выход - сдачу в плен надо провести с 16 по 20 мая.

Ну как можно готовиться к плену? Скажу откровенно, что до сих пор пропагандирую мысль о том, что мы там должны были погибнуть все. И когда начинает кто-то жаловаться о плене, то я пытаюсь донести мысль, что плен, по сравнению с "Азовсталью", где мы стопроцентно должны были все погибнуть - это вообще не сравнить. Конечно, тяжело морально, но люди по крайней мере, остались живы и получили шанс вернуться домой.

Начиная с понедельника, 16 мая, был график выхода. В первый день из нашего бункера вынесли на носилках 56 раненых. Это те, кто не мог самостоятельно передвигаться. Приходили бригады наших военных - по 4 человека - брали носилки и выносили.

 

Было очень тяжело - наш бункер был настолько разбит, что не было возможности стать в полный рост и куда-то пойти. Приходилось и пригнувшись, и на четвереньках двигаться. А когда поднимались на поверхность - шли к мосту, а это далеко. Но как-то вынесли всех. Составили носилочную бригаду из 211 человек - они вынесли раненых, а потом их самих также посадили в автобусы и вывезли в плен.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Как украинские дети пережили начало войны - истории школьников, которые поразили поляков

Со вторника по пятницу уже выходили по подразделениям: Нацгвардия, "Азов", морские пехотинцы. Мы выходили 19 мая. С нами были остальные раненые - на костылях как-то ковыляли. Кого-то на руках несли... Сначала отправили всех раненых, потом вышли мы, врачи. 20 мая, последними, от нас выходили двое, кто остался - азовец и волонтер. Последний был с нами все время. Гражданский - бизнесмен, который остался в Мариуполе, а потом примкнул к нам. Помогал, поддерживал - ездил добывал еду и воду, старался обеспечивать всем, что надо. Владимир Татаренко с позывным "Брабус". Кстати, близкий друг Тайры (Юлии Паевской. - Gazeta.ua), его также недавно обменяли.

Последними с территории завода, 20 мая, выходили командующие группировки.

Слышал, что других везли сидя на полу лицом против движения - не позволяли садиться на сиденья, издевались, унижали. Нашей группе повезло. Нас охраняли дагестанцы - относились к нам не придирчиво. Не знаю, то ли я так старо выглядел, то ли что-то другое – но мне дали мне пачку сигарет, чтобы я в автобусе поделился со всеми остальными.

Нас обыскивали, забрали все что можно. При первом поверхностном осмотре поотбирали телефоны, какие-то вещи. Уже в лагере отбирали деньги, которые кто-то где-то умудрился спрятать, снимали часы, забирали одежду, у кого была новая.

 

В Еленовке (фильтрационная тюрьма недалеко от поселка Еленовка на базе Волновахской исправительной колонии № 120. - Gazeta.ua) условия были однозначно лучше, по сравнению с бункером на "Азовстали". Конечно, когда мы все вместе приехали, там на 5 бараков нас было 2,5 тысячи - это только те, кто вышел из "Азовстали". А ведь еще там находились раньше люди.

Около часа ночи 21 мая зашел в барак - там вообще негде было пройти. Все лежали кто где. В барак, рассчитанный на 150 человек, затрамбовали 650. Я не знал где приткнуться, но потом устроился - на одном поддоне, на которых кирпичи возят, мы втроем были. Один где-то должен был "гулять", пока двое, скрючившись в позе эмбриона, пытались вздремнуть 2-3 часа. Потом менялись.

Были тоже проблемы с водой. Нам сначала питьевую воду привозили в синих таких баклагах. Пока дождешься в громадной очереди, то уже и вода заканчивается. Потом немного они (россияне. - Gazeta.ua) наладили логистику. Когда из лагеря начали людей отправлять на этапы, стали завозить бочки с водой, чтобы можно было даже помыться или постираться.

Впервые помыться появилась возможность недели через три: мы набирали в пластиковые бутылки воду и ею обливались. Это же раньше была колония, которая долго стояла пустая. На территории была и баня - но она не функционировала. Одежды нам не выдавали никакой - кто в чем вышел, тот в том и был.

Вместе содержались те, кто раньше попал в плен - в апреле. Вместе со мной удерживали начальника госпиталя и еще одного врача, с которыми мы выходили последние из медчасти. Остальные были в других бараках.

Наших медиков, конечно, привлекали (для помощи раненым. - Gazeta.ua). Те, кто прибыл раньше, по сравнению с нами - старожилы, они уже знали как там все устроено. Наладили медицинскую логистику. Приходили к нам - им выдавали какие-то перевязочные материалы и таблетки. А в то время было очень много раненых. Только в нашем бараке - больше сотни, их надо было перевязывать. Конечно, мы с ними оказывали помощь, продолжали лечение раненых.

 

Передвижения свободного по лагерю для пленных не было - на бараках все зарешечено, закрыто. Передвижение - исключительно под конвоем, выход из барака только по специальному распоряжению: на прием пищи или допрос. Все остальное время находишься на этой локации.

В половине шестого - подъем, построение. В шесть утра надо было стоять на дворе возле барака, слушать гимн России. Затем шли на прием пищи. Оттуда - то на допрос, а то и возвращались в барак. Не скажу, чем занимались - как-то время до обеда проходило, ну может с кем-то пообщаться успевали. Потом - обед, после него опять какие-то мероприятия. Потом - ужин. Отбой в 22:00.

Кормили кашами. Никогда не было супов, никакого мяса и овощей. Если говорить о рационе, то пшеничная каша где-то 80%, почти 20% - перловая. И несколько раз была рисовая.

На приемы пищи нас водили специфически. Мы выстраивались возле барака - группы по сто человек. Строились "коробкой" и бежали на прием пищи. Бывало, и падали люди, сознание теряли... Там же кишечные расстройства были, дикие диареи, люди теряли жидкость безумно.

Когда мы прибывали в помещение столовой, выстраивались в колонну и заходили. Все молчали - разговаривать было нельзя, голова вниз, руки за спину. Подходили к окну раздачи, брали тарелку и чай, садились. Там было 12 столов по 8 человек. Стоял надзиратель с часами. На прием пищи отводилось ровно 2 минуты. Потом командовал: "Первый стол - встать, выходим!". Мы вставали и шли на выход.

Если кто-то доедал, и у него был полный рот, то его отводили и заставляли приседать, пока не доест. После чего "гусиным шагом" (вприсядку. - Gazeta.ua) должен был выйти на улицу. Конечно, нередко бывало, что не успевали поесть и просто бросали еду на тарелках. Потому что если ты не успеешь, накажут всех: будут заставлять приседать, или идти "гусиным шагом" до самого барака.

Я медик, ну что я могу им там рассказать (о допросах россиянами. - Gazeta.ua). Ну они пытались позывные узнавать. Охотились за азовцами. Они, по их представлениям, "совершали зверства" какие-то против мирного населения. Называли мне позывные какие-то - но я же никого не знаю.

 

Меня допрашивали трижды: раз ФСБ и дважды - следственный комитет РФ. Ко мне никакого физического воздействия не применяли - это были только разговоры.

У следователя, с которым я общался крайний раз, в Украине родственники: мать и две или три сестры, рассказывал. С ним общались на более общие темы. Например, спрашивал: "А вы знаете, почем у вас сейчас доллар?". Говорю, ну неужели ты думаешь, что за эти четыре месяца это единственный вопрос, который меня беспокоит? Или рассказывал, что в Европе зимой не будет газа и чтобы не замерзнуть, они будут обогреваться деревом, которое будут брать в Украине. Потому что мы лишь сырьевой придаток... Такую всякую ерунду нес мне. А я смотрел и думал: "Мужик, ну что у тебя в голове?".

Там в голове у них дикий бардак. Какие-то вопросы глупые задавали. Что касается этих "нацистов" и "бандеровцев". Они же серьезные люди - полковники, подполковники, и они об этом спрашивали абсолютно всерьез. Уже я у них спрашивал: объясните, ну кто такие эти мифические бандеровцы и эти нацисты?

У многих "азовцев" немало татуировок. А для них (россиян. - Gazeta.ua) - это как красная тряпка, они же накачаны пропагандой своей. У них к "азовцам" особое было отношение. Их содержали в отдельных бараках: их были 1-2 и 9-10. Тот, в котором я был, имел номер 7-8. К ним применяли особые меры содержания - они вообще не выходили, даже на прием пищи - им носили еду туда.

Мой барак был неподалеку от места трагедии (вспоминает ночь на 29 июля 2022-го, когда россияне уничтожили один из бараков с пленными. - Gazeta.ua). Когда произошли взрывы - я уже почти спал. Слышал "выход" градов - полную кассету выпустили. И сразу - мощный взрыв в районе барака. Потом снова выходы града - и еще один взрыв. Думаю, охрана лагеря знала, что так будет - потому что никто не пострадал из тех, кто стоял на охране корпуса, куда переселили "азовцев" за несколько дней до обстрела. Это все было целенаправленно сделано.

Я прибежал к решетке и звал охранников, чтобы меня выпустили. Потому что я могу оказывать помощь. Но все вертухаи побежали туда и я очень долго ждал. К оказанию помощи допустили врачей, которые входили в медицинскую бригаду лагеря - тех, кто там был с апреля. Но их долго держали на расстоянии.

Сам взрыв произошел в начале первого часа ночи, а наших медиков на место трагедии допустили около четырех утра.

 

Я не был на месте и участия в разборке завалов не принимал - это команда из нашего барака была там. Их тогда не расспрашивал как-то, а потом меня поменяли. Знаю, что они разбирали завалы и тела выносили. Но эти мои друзья и земляки до сих пор находятся в плену.

Пробыл в плену ровно 4 месяца - с 20 мая по 20 сентября. Был среди тех 215 человек, которых поменяли на Медведчука.

Я тогда находился в столовой (о том, как узнал об обмене. - Gazeta.ua) - в начале сентября меня назначили ответственным за противоэпидемическое состояние колонии. Меня каждое утро выводили в 05:00, обыскивали, вели в столовую. Там я присутствовал на приемах пищи. Следил, чтобы обрабатывалась посуда, качественно продукты готовились.

Работал непосредственно с зампотылом этой смены, которая была в лагере. Этот полковник был русским, возрастом где-то чуть за 50. Ему очень не нравились все эти издевательства над нами: беготня в столовую и ограниченное время на прием пищи. У нас с ним были ровные рабочие отношения, он у меня мог спросить как и что можно улучшить. Например, у людей были диареи - я сказал тому зампотылу, что это из-за недопеченного хлеба. Он уже сам разрабатывал рецептуры, следил, чтобы хлеб допекали - его пленные девушки пекли. То хлеб стали печь нормально, немного увеличили пайку: если считать ложками, то сначала было 5-6 ложек на порцию, потом увеличили и стало где-то 8-9.

Так вот, в тот день я был в столовой. Видел, что мимо провели группу "азовцев". Но не понял, куда. Мой знакомый - знал его еще по госпиталю, сказал, что их отправляют на этап. Неизвестно, куда именно, но там и женщины были. А я знал, что на этап отправляли только солдат. А офицеров и женщин все время держали в лагере. Так промелькнула мысль что, может, их на обмен готовят.

 

И тут в столовую заходит вертухай. Подошел, переспросил: "Ты Герасименко? Давай, бегом в барак - и на шмон".

В бараке меня ребята встречают и спрашивают, в курсе ли я в курсе, что еду на этап. Я попросил список тех, кого забирают - там одни офицеры. Нас всех вывели из барака, посадили вприсядку - это была обычная практика сажать пленных так пока идет обыск. Начали шмон в 11:00, закончили около 19:00.

Поздно вечером пришли КамАЗы, нас туда посадили по-сомалийски (лицом против движения, с широко расставленными ногами, между которым сажали следующего пленного - такая себе "елочка". - Gazeta.ua). Глаза позаклеивали скотчем, руки связаны. Вместе с нами ехала вооруженная охрана - я так понял, россияне.

Ехали несколько часов, а привезли нас в Таганрог (город в Ростовской области России. - Gazeta.ua). Не мог увидеть ничего, но сказал кто-то из охранников. Там посадили в самолет - транспортный Ил-76, разместили на скамейках. Летели, кажется, часа три. Потом - посадка, дальше - снова взлет. Уже потом понял, что к нам таким образом добавляли других пленных.

Все время мы были с залепленными глазами. Нас не кормили, не дали ни капли воды. Ну оно, в конце концов, и хорошо - в туалет не было возможности сходить все это время, более суток. Кто-то из ребят просился сходить в туалет, им грубо отвечали, что могут сходить в штаны. Охранники ходили с шокерами - чтобы ты не спал, били электричеством. Если голову наклонил - подходит, сразу в шею тебя током. Меня раз долбанули, но не очень больно. Уже, видимо, батарейка садилась.

 

Когда мы второй раз приземлились, я смог немного приподнять скотч - увидел надпись и понял, что мы в Гомеле. Тогда укрепился в мысли, что нас могут везти на обмен, что скоро будем в Украине. Пока мы сидели ждали транспорта, я понял, что больше просто не могу терпеть - надо в туалет. Не знал уже что придумать, когда вспомнил, что в кармане остались хирургические перчатки. Связанными руками с большим трудом залез в карманы, развернул ту перчатку, помочился, кое-как. Потом даже смог ее завязать и под лавку бросил.

Нас сразу накормили - привезли нам бутерброды, сладости (о моменте, когда попал в Украину. - Gazeta.ua). Представьте себе, что это такое, когда ты полгода ничего такого не видел вообще! Тогда еще не верил в то, что это произошло.

На следующий день был в Киевском госпитале - вставал первое время в половине шестого - просто не мог больше спать, так уже настроились биологические часы. А мыслями был там, в лагере - был горький привкус, что меня освободили, а друзья мои там остались.

Жену увидел на пятый день. Потому что сначала было неясно - я просился перевести меня в Днепровский госпиталь, но попал в Киевский. Да еще и с коронавирусом - перед отправкой в лагере была вспышка какого-то ОРВИ. А уже здесь мне сделали тест на ковид - оказался положительным. Хорошо, что легко переболел - как насморк. У ребят были и тяжелые формы.

После Киева побывал еще на реабилитации в санатории в Полтавской области. А потом уже долечиваться направили в родной ВМКЦ в Днепр. А уже с декабря месяца я вернулся к работе.

 

На "Азовстали" все держалось благодаря медицинской службе. Одно дело, когда военнослужащий выполняет свои обязанности и знает, что в случае чего ему никто не окажет медицинскую помощь. А второе - когда он знает, что безоговорочно может выполнять боевые задачи, а в случае чего не погибнешь - тебе обязательно при ранении квалифицированные врачи окажут помощь. Это мое субъективное мнение.

Когда мы с коллегами туда прилетели (в Мариуполь. - Gazeta.ua), то там о нас легенды ходили: все были очень поражены нашим прилетом. Это настолько вдохновило этот контингент нашей группировки! Они поверили, что связь с большой землей не потеряна, потому что если высококвалифицированные врачи прилетели - значит, не все так плохо. Уже в Еленовке, я слышал, как военные между собой обсуждали нас - что это был абсолютно безрассудный шаг с нашей стороны, но мы спасли много жизней. И если бы не медицинская помощь, за несколько дней от двух с половиной тысяч бойцов остались бы только отдельные люди.

×