"Рай – это и есть могила. В гробу под землей тихо и спокойно, никаких проблем"

Геннадій Ляхов із 4-річним сином живуть у землянці на березі водосховища

47­-річний Геннадій Ляхов 16 років тому покинув 3­кімнатну квартиру в Харкові й переїхав у землянку на березі Печенізького водосховища за 60 км від міста. 2008­го 20­річна Ганна, яка перебралася до нього жити, народила сина Євгена. За рік утекла до міста, бо набридло жити серед лісу. Хлопчик залишився з батьком.

Від найближчого села Мартове до лісу, де живе Геннадій, 12 км. ­Половину можна проїхати розбитою дорогою. Другу частину шляху, через поле, розмили дощі, в канавах стоїть вода, навкруги болото. Доводиться йти пішки. Біля лісу чекає Ляхов із машиною. Він у засмальцьованій спереду синій спортивній куртці, таких самих штанях та гумових чоботах. Біля нього в новеньких кольорових гумаках, чистенькій синій курточці й шапці бігає 4­річний Євген.

– Я бы через поле на своих "жигулях­пятерке" не проехал, – запрошує на заднє сидіння Геннадій. У нього немає переднього зуба, обличчя стомлене, в долоні в'ївся бруд. На переднє сидіння вмощується Женя, роздивляється мене в дзеркало заднього виду. – В такую погоду к нам почти никто не ездит. Зимой и летом люди сюда на рыбалку и на отдых приезжают. Осенью грибники ходят, шашлыки жарят. Шум, гам, как в городе.

Їде вузькою дорогою через ­хвойний ліс. Трапляються калюжі завглибшки півметра. Машина не глохне і не буксує – двоюрідний брат Геннадія поставив їй мотор із запчастин різних іномарок.

На повороті до землянки на стовпі висить кольорове оголошення "Яйца, таранька". Трохи далі – витоптаною галявиною бігають десяток ­курей­­бройлерів.

– Я служил во внутренних войсках, когда нас послали на ликвидацию Чернобыля, – Геннадій тре погано поголене підборіддя зі смугами щетини. – Не мог отказаться, это ж криминальная статья была бы. А еще было чувство долга: если не я, то кто? Если бы отмазался, моего младшего брата Женьку призвали бы, а я его очень люблю, в его честь сына назвал. После Чернобыля голова болела, желудок, слабость какая­то. Потом еще нашли щитовидку увеличенную. Врачи мне 18 разных диагнозов поставили. Да с таким набором не живут! На Харьковский паровозостроительный завод устроился шлифовальщиком. Через год уволили, потому что болел часто. Дали инвалидность. Потом я на встречу сослуживцев приехал в Большой Роганов, это пригород Харькова, нас 150 человек на ликвидацию посылали. А через пару лет меньше 50 осталось, и все больные. Меня это потрясло. Ну, думаю, это уже все. Одна радость осталась – рыбалка. Собрался я и уехал на водохранилище. Отец со мной раньше часто выезжал сюда с ночевкой. ­Палатки разбивали. Я тоже палатку взял и на все лето остался. Дышать легче стало, желудок перестал болеть. И так мне понравилось, что решил насовсем перебраться.

Веде до берега. За 10 м від води у пагорбі зроблені дерев'яні двері. За кілька метрів від дверей у землю вставлене брудне, присипане пожовклим листям, скло – це вікно землянки. Усередині 2­метровий коридор виводить у підземну кімнату 3х4 м. Стіни й дах укріп­лені колодами. Посередині змурована піч із плитою. Уздовж стін стоять збиті з дощок двоповерхові лежанки. Раніше на них були матраци й ковдри, але землянка просіла, й усі речі Геннадій виніс у дерев'яну хату, яку збудував пізніше.

– Рекорд этой землянки – 17 друзей на ночлеге. Это в первый год ко мне столько на зимнюю рыбалку приехало. Мы из прорубей 30­килограммовых сомов таскали. Летом таких не достанешь, лодку перевернуть может, а зимой по льду его легко волочить. Уху тут же варили. А чтобы не скучно было, я телевизор привез. У меня же здесь электричество свое есть, електрогенератор на бензине. Могу 22 лампочки по 100 киловатт включить и освещать все.

Штовхає дерев'яний тріснутий стовп. Щоб не розколовся, перемотав його у кількох місцях синьою ізоляційною стрічкою. Над ним кілька колод просіли і потріскалися.

– Я здесь 16 лет прожил, а этой весной потолок проседать начал. Вы даже не представляете, как здесь спать хорошо. Летом прохладно. Зимой натопишь, и тепло сутки держится. Землянку называю раем. Подумайте, ведь мы после смерти в рай попадаем. Рай – это и есть могила. В гробу под землей тихо и спокойно, никаких проблем. Кто хоть раз у меня здесь ночевал, потом еще просится. Один друг с астмой был, здесь задыхаться перестал. У второго шум в ушах прошел. У меня головные боли прекратились, узлы в щитовидке куда­то делись, хоть мне врачи говорили вырезать их. Если здесь засыпаешь, то проснешься, только когда организм сном насытится. Нету такого, что потом в постели поваляться хочется. Бодрый весь день, заряженный.

Геннадій запрошує до зрубу за 10 м від землянки. Усередині оббив дошками. У хаті велика кімната й дві менші. За порогом: з одного боку – грубка, з другого – рукомийник із нержавійки, навіс для тарілок і тумбочка для продуктів. відкриває кран, із якого тече гаряча вода. У бак на даху її накачують насосом із водосховища. Батареї вздовж стін обігрівають хату взимку.

Ляхов споліскує чашки, заварює чай на електроплитці. Вибачається, що не має кави, він її давно не п'є. Відколи переїхав у землянку, покинув палити й не вживає алкоголю. На ліжку розкиданий дитячий одяг, зверху прибита полиця, на ній телевізор. Ще один стоїть на книжковій шафі, заставленій відеокасетами й дисками з мультфільмами.

– Женю мне Аня Агапова родила. Она сирота. Ей 20 лет было, когда с друзьями приехала сюда отдыхать. Со мной по­знакомилась и согласилась по хозяйству помогать. Через пару месяцев сказала, что беременна. Я счастливый ходил, врачи ведь говорили, что у меня после Чернобыля детей вообще не будет. Когда Женя родился, я дом в деревне на полгода снял, чтобы ребенка могла медсестра проведывать. В Ане души не чаял, шубу купил, сапоги, косметику дарил, духи. Мой папа приехал посмотреть и признал, что сын – моя копия. У него и глазки мои, и носик, и ротик. Я в детстве такой же беленький был.

Записал Женю на свою фамилию, хоть мы с Аней не были расписаны. В хате ей жить не нравилось, просила их с ребенком в землянку в лес перевезти. Перевез, она пожила пару месяцев и сбегать стала. В город уедет, говорит, скучно ей в лесу, хочет потусоваться на дискотеках. Ну, я не держал, она ведь молодая, 22 года было. Познакомилась с Толиком, подговорила его приехать за ней на машине в лес. Женьку забрала и сбежала с ним. Полгода найти их не мог. Потом выплаты на ребенка урезали, и она сама позвонила. Говорит, приезжай, забирай его с потрохами.

Я в тот же день рванул. Нашел ее в прокуренной кочегарке, там градусов 60 было, все в саже, грязное. Она уже беременна вторым ребенком была. Женя, пока домой со мной ехал, целый пакет сосисок умял, и дома две недели ел как не в себя. Я за такое издевательство над дитём хотел лишить ее родительских прав. Но она упросила подождать, потому что с лишенными правами за второго ребенка ей заплатят, как за первого. Теперь хочет у меня сына отсудить. Говорит, что не я его отец, собирается ДНК­анализ сделать.

Геннадій проводить до двох маленьких кімнат. В одній встановлені біла емальована ванна й унітаз. На полиці біля ванни стоять пляшки з жіночим та чоловічим шампунями, пінка для ванни, гелі для душу, зубні щітки й паста.

– Когда Анька удрала с другим, думал, никаких мне больше женщин не надо. Но прошло время, забылось. Этой весной с друзьями на водохранилище Света приехала. Она лет на 10 старше Аньки, умнее. В Харькове медсестрой работает посуточно, мне по хозяйству помогает. Ради нее унитаз в хате поставил. Мне не проблема на улицу выскочить, а для женщины это неудобство. Ванну поставил, чтобы она могла после работы приехать, расслабиться. Хотел душ на шланге прицепить – не получилось, напор воды слишком маленький, надо бак выше ставить.

До хати забігає Женя. Бухається на килим на підлозі й знімає чоботи. Босоніж залазить на ліжко, де згорнулись клубочком і сплять двоє білих кошенят і чотиримастна кицька Капелька. Геннадій підбирає за сином чобітки й ставить біля порогу.

– Сейчас все разбросано, потому что Света на смене, – ніяковіє, змітаючи крихти зі столу рукою. – Обычно она за домом следит, убирает. В Жене души не чает, играет с ним, игрушки дарит. Но не буду больше ничего говорить, боюсь сглазить.

Переставляє на полиці пляшечки з парфумами. Їх подарував Світлані. Для миття посуду замовляє дорогі засоби фірми Amway, які не псують шкіри рук.

– Пошли, я тебе огород покажу, – ­зіскакує з ліжка Женя, на ходу взувається й вибігає надвір.

Веде за хату.

– Света тут клубнику садит, – залазить на драбину, приставлену до даху, і починає на ній крутитися. Женя погано вимовляє літеру р, тому пропускає її. – Света меня в гоод возит. Там все пакупают падукты. Я себе пакупаю шеколад, с оешками. И еще у меня там дузья живут, Виталик и Оксана. У них ягадок нету, а у меня возле дома астут. Плавать они не умеют, не знают, как удочки делать.

Відпускає руки і повисає на щаблині вниз головою. Сміється, перевертається й залазить ще вище.

– Аньше мама у нас жила. Но она полюбила дугого человека и уехала, – Женя злазить із драбини. – Идем, я тебе гибы на дееве покажу.

Біжить до акацій, на яких ростуть гливи, зриває їх і тягне до настилу під хатою. Каже, годуватиме ними курей, щоб краще неслися.

– Мне говорят, что я ребенком не занимаюсь, хотели его отобрать, – стає позаду Геннадій. – Да я им 24 часа в сутки занимаюсь. На все прививки в поликлинику вожу. Он все знает. Выбросьте его и городских детей в лесу. Мой выживет, а городские? Не дай Бог, завтра случится война, и все города разбомбят. У вас останутся леса – как вы выживать будете? А мой Женя в 4 года знает, где еду искать и где прятаться. Рассказал ему, как землянки делать. Это же первое дело, если тебе надолго в лесу остановиться надо. На дереве спать не сможешь, на земле опасно и холодно. Лучший выход – землянка, так все звери делают. Подрастет, научу огонь из дерева добывать. А пока мы все грибы и ягоды выучили.

– Ягодки можна есть и белый гиб, – Женя повертає голову до батька.

– Рассказывал Жене о волках, но показать не получилось, их в наших лесах нет. Кабана видели. Как­то утром присел в туалет и слышу, кто­то рохкает. Оборачиваюсь – дикий кабан. Похрюкал и пошел дальше. Их если не трогать, то и они не тронут. Это только свино­матки с выводком могут агрессивные быть или подранок – раненый кабан. Такому лучше на глаза не попадаться, он из­за боли всех порвет. У меня в туалете вообще интересные встречи бывают – то косуля прискачет, то заяц пробежит. Я их не ловлю, свою живность развожу. Каждое лето по 200 гусей держу, по сотне кур. На зиму из них тушенку делаю.

Двоє псів, чорний й світло­жовтий, бігають біля ніг. Геннадій гладить чорного, але натикається рукою на будяки.

– Иди отсюда, нацеплял на себя всего, – добродушно відпихає собаку. – Был у меня добик (доберман. – "Країна") Ден, я таких добрых и спокойных собак не видел. Он сначала кусал, а потом лаял. Как­то раз летом в 11 вечера слышу его лай. Выхожу, а Ден двух довбней на дерево загнал, и они оттуда просят меня собаку забрать. Говорят, пришли на бычка моего посмотреть. Я тогда бычка держал и лошадь. Ее какие­то доброжелатели увели, но она через три дня ко мне вся взмыленная вернулась. Я рассердился, говорю, теперь сидите и смотрите на бычка всю ночь. Утром выхожу – лежит Ден под деревом, а те двое на ветках висят. Увел Дена, разрешил им слезть. Так деру дали, на машине не догнал бы.

Геннадій іде берегом водосховища до вагончиків за 10 м від землянки.

– После меня здесь начали другие люди селиться. Но только на лето приезжают. И не больше двух недель отдыхают. Я не против. Они мне продукты возят, яйца у меня покупают, рыбу. У меня ведь пенсия меньше 2 тысяч, хотя как чернобыльцу и инвалиду войны должны бы больше платить. Я же в Афганистане был. Деньги на Женю Аня получала, мне ни копейки не давала. Но я тогда неплохо продажей рыбы зарабатывал. Брат двоюродный помогает продуктами, я на него квартиру в Харькове оставил, не хотел продавать. Женька вырастет – его будет.

Нас доганяє хлопчик. Геннадій обтрушує його брудні долоньки об свою куртку.

– Мне говорят, что я живу на самозахваченной земле. Но как гражданин Украины может на территории своей же страны что­то захватить? Это общая земля, которая принадлежит народу, нам с вами. Хочешь – пришел и живи. Лесники выгоняли меня. Я ­ездил к друзьям в Харьков, хотел в законах разобраться. Меня отвели в сельскохозяйственный институт, прочитали пару лекций. Теперь отбиваюсь от лесников на законных основаниях. Знаю, что 100­метровая зона от берега – это земля водного фонда. А там, где угол берега больше 30 градусов – 200­метровая зона, я как раз в нее попадаю. Чтобы не было претензий, ограду не ставлю.

Йде до хати готувати їсти.

– У нас каждый день есть и рыба, и мясо, и фрукты, – вибирає сома побільше. – Я суп могу сварить, кашу, рыбу приготовить. Света приезжает, по нескольку блюд готовит. Малый из­за этого переборчивый стал. Попробует все на столе, а ест только самое вкусное. ­Вилкой и ложкой хорошо управляется. Когда в школу надо будет ходить, я его в город не повезу. Найму учителя и к тому времени трактор куплю. Пару раз в неделю учителя привозить буду. Видел я тех детей, с которыми сюда люди отдыхать приезжают. Шумные, невоспитанные. Мой Женька младше их по возрасту, а по уму – старше. Не хочу, чтобы его общество испортило, пусть лучше со мной живет.

Малий зібрав із грибів білих хробаків і несе до курей. Геннадій гукає його їсти.

– Щас птичек покомлю, и пиду, – витрушує хробаків на землю.

Геннадій Ляхов телефонує 30 листопада. У трубці чути крик Жені:

– Я засолил ыбу!

– Cветлана меня бросила, – говорить Геннадій. – Сказала, что не может жить в лесу. Я ей предлагал машину купить. Ей же все равно: 2 часа домой в пробках ехать – или ко мне. Полторы тысячи долларов уже на машину ей отложил, так эти деньги у нее и остались. Аня тоже ко мне голой­­босой пришла, а когда уезжала – восемь сумок вынесла. Теперь хочу другую женщину найти, порядочную.

×