Книга "Упізнання святого" - это поединок с историей, перемалывающей людей в героев

Эссе похожи на приглушенный разговор за кофе, когда тебе не читают лекцию, а просто делятся воспоминаниями

Новую книгу профессора Элеоноры Соловей я дочитал в половине третьего утра. И решил, что должен сразу же записать эти свои мысли и впечатления, не откладывать на утро, потому что могут развеяться, исчезнуть, словно их и не было, а просто приснились. Дело в том, что из книги "Упізнання святого" повеяло на меня каким-то меланхоличным, печальным, но светлым настроением, неподдельной эмоцией искренности и простоты. И я уверен, что если бы писал эти строки утром, то сконцентрировался бы на разговоре о фактах, фигурах культуры и других чрезвычайной важности вещах. Теперь же, среди декабрьской ночи, я почему-то уверен, что именно настроение в этой книге главное. И оно не только ностальгическое, но и несколько воинственное, - пишет Андрей Любка для издания "День".

Настроение в этой книге главное. И оно не только ностальгическое, но и несколько воинственное

Недаром обложку книги украшает картина киевского художника Матвея Вайсберга "Дон Кихот". Потому что, читая эти очерки, я поймал себя на мысли, что автор не просто делится с нами важной информацией, эти тексты написаны не для науки и литературоведения, не для историографии - а в противовес им. Сейчас попробую объяснить свое впечатление подробнее.

Дело в том, что Элеонора Соловей пишет преимущественно о тех, кого с нами уже нет (а сама книга открывается посвящением светлой памяти Владимиру Панченко). Будь то люди, которые отошли раньше, как Свидзинский или Зеров (как тут не вспомнить о том, что именно усилиями пани Соловей поэт Владимир Свидзинский занял свое почетное место в украинском каноне!), или люди, чью утрату мы болезненно пережили совсем недавно (Михайлина Коцюбинская, Евгений Сверстюк, Лесь Танюк), персоны всем известные (как диссиденты-шестидесятники), или люди, о которых узнаем впервые, - всегда в этих эссе прожектор памяти освещает в них прежде всего человеческое, а затем и лирическое. Эти эссе похожи на приглушенный разговор за кофе, когда тебе не читают лекцию, а просто делятся воспоминаниями - часто личными и потому щемящими.

Ключом для понимания этой книги стало для меня эссе "Прип'ятська республіка" - не будет преувеличением сказать, что это маленький шедевр украинской мемуаристики. Автор рассказывает, как киевское интеллигентное общество (мы этих людей знаем как главных фигур украинского шестидесятничества) в советские времена выезжало летом на Припять. Ставили палатки, жгли костры, пели и говорили в месте, где их, наконец, не прослушивали, ловили рыбу и учили своих городских детей развлечениям на природе. Так и хочется сказать - как нормальные люди! А речь ведь о Стусе, Светличном, Сверстюке, Коцюбинской и других достойных личностях, которых мы знаем в ореоле борьбы и благородного сопротивления режиму. И с годами их образ все больше бронзовеет, становится "историческим", а это были живые, прекрасные, веселые люди!

Цель, которую перед собой ставит автор, непростая: воспроизвести смех на берегу, то пение в рыбацкой лодке, показать нам мерцание бакена на воде. Ведь пока она пишет эти строки, все эти люди снова рядом, снова живы

В эссе Элеоноры Соловей эта маленькая горстка людей до сих пор жива. Метафорой, которую создал сам ход истории, является авария на Чернобыльской АЭС, после которой эти припятские места оказались в закрытой зоне, словно накрыты колпаком прошлого, которое уже не вернется. Цель, которую перед собой ставит автор, непростая: воспроизвести смех на берегу, то пение в рыбацкой лодке, показать нам мерцание бакена на воде. Ведь пока она пишет эти строки, все эти люди снова рядом, снова живы.

В этой книге нет иерархии, здесь не найти "более заслуженных" и более известных, ведь Элеонора Соловей пишет не о личностях из учебника, а о людях. А иногда также о, казалось бы, неважных мелочах, но почему тогда именно они так врезались в память? Будь то простые вазы, которые навевают воспоминание о детстве, семье и переезде, будь то книга о пчеловодстве, которую пришлось ждать тридцать лет, или это невинная деталь писания слова "власне" как "власно", что открывает нам новый взгляд на биографию человека, или это воспоминание о том, как голосовалось в Нью-Йорке во время Оранжевой революции, - все это уже картины не только частной жизни, но и уходящей эпохи.

Время бежит, превращая людей в историю, в легенды и памятники, в бронзовые пьедесталы, а для нее они - настоящие, телесные, живые, незабвенные, неидеальные

Поэтому я понимаю пани Элеонору - время бежит, превращая людей в историю, в легенды и памятники, в бронзовые пьедесталы, а для нее они - настоящие, телесные, живые, незабвенные, неидеальные. Поэтому и эта книга - это поединок не так с забвением, как с самой историей, перемалывающей людей в героев. Да, они были героями, но были и людьми, любили рыбачить и петь у костра. "Упізнання святого" - это взгляд на икону, взгляд сквозь икону, трогательная попытка напомнить нам, что каждый святой перед беатификацией был простым человеком.

Если вы заметили ошибку в тексте, выделите ее мышкой и нажмите комбинацию клавиш Alt+A
Комментировать
Поделиться:

Комментарии

Оставлять комментарии могут лишь авторизированные пользователи