В детстве я хотел быть орнитологом. Потом это забылось, как и многое, когда дольше поживешь на свете.
А как-то ехал в метро от Шулявки до Крещатика и смотрел на девушку у дверей напротив. У нее кепка с большим козырьком. Под ним большие карие глаза. Скулы — такие называют половецкими. А дальше — та невероятная, удлиненно-узкая фигура, когда вам становится интересно: где там объем? Там же одни линии! Объем точно есть, но уловимый не сразу. Именно это и волнует.
Я так внимательно рассматривал ее, что она показала мне язык. Это была станция Университет.
Девушки уже так давно не показывали мне язык, что я совсем забыл, как это бывает. Забыл — почти как орнитологию.
А она после этого наполовину отвернулась и смешно прищурила глаза и нос. Ее улыбку я увидел в профиль. Были видны зубы — не все, но многие. И даже немного язык — он не успел спрятаться. Все это казалось прекрасным, потому что удивительным образом свидетельствовало именно об объеме, о его невидимой раньше глубине.
Она показала мне язык
И я вспомнил! Я вдруг мгновенно вспомнил, что хотел когда-то быть орнитологом! У меня тогда жил большой ручной черный грач. Когда я разговаривал с ним или смеялся, он внимательно смотрел мне в зубы. А потом — р-раз — незаметно и стремительно хватал меня клювом за язык. Это было совсем не больно, а похоже на поцелуй, мгновенный, на одну шестьдесят четвертую длительности музыкальной ноты.
Вот как он умел, тот грач. И я сейчас очень хотел так уметь, когда увидел влажный профиль этой улыбки. Я сейчас хотел стать тем грачом.
Но он что-то быстро тогда издох.
Возможно, те, кто умеет делать подобные вещи, не живут долго. А может и нет, не знаю. Потому что я же так и не стал орнитологом.
2 
1
Комментарии