Когда-то давно был у меня старший приятель, который при ребятах не признавался в приятельстве, — именно из-за того, что старший. А когда никого рядом не было, мы дружили. Пасли вдвоем коров за рекой. Там целый день было весело, он импровизировал стихотворения. Помню отрывок поэмы, где кого-то "привязали к столбе" и "надавали по лбе". Вот как раз не "к столбу" и не "по лбу", потому и до сих пор не забылось.
А однажды он сделал удивительную вещь. На том берегу, где мы пасли коров, росло много травы гусиной лапки. У нее длинные тонкие темно-красные побеги, и он сплел из тех побегов упряжку для коня. И даже уздечку украсил несколькими желтыми цветками той гусиной лапки. Чудесная была упряжка, только для маленького коня, такого по росту, как собака.
То чудо он отдал мне, чтобы никто у него в руках не увидел, потому что упряжка принадлежала к тем вещам, которые не стоило показывать ребятам-ровесникам. Так же, как и дружбу со мной.
Я был счастлив. А где та упряжка потом делась — не знаю. Наверное, завяла до следующего утра, как вянет всякая сорванная трава.
Взял жену под руку — и на бульвар
Впоследствии этот мой старший приятель пошел в армию, стал прапорщиком и жил в Харькове. Почему именно там? Как-то однажды он приезжал домой и объяснял. Объяснял тем языком, которым когда-то составлял стихотворения: "Здесь вечером делать нечего, а там — взял жену под руку и на бульвар!"
Когда я впервые приехал в Харьков, то поневоле присматривался, где здесь есть подходящий бульвар, на котором мой приятель мог бы гулять с женой. Мне представлялось, что они сидят себе на скамье, вокруг гуляют другие прапорщики, а он плетет себе уздечку из гусиной лапки, никого, не стесняясь, потому что его там все равно никто не знает. Кроме того, он же переодет в гражданское — белая тенниска и белые штаны.
Комментарии