Как иностранный язык меняет мораль?
Что лежит в основе нашего "Я"? Наши привычки? Эстетические вкусы? Память? Если все-таки выбирать, что из этого самое главное, то я склоняюсь к мысли, что важнейшее значение имеет мораль, то есть глубоко укоренившееся чувство добра и зла.
Впрочем, как и у многих людей, которые говорят более чем на одном языке, у меня часто возникает ощущение, что в каждом из языков я несколько другой человек: в английском - настойчивее, во французском - более расслабленный, в чешском - сентиментальный. Возможно, что и мой моральный компас показывает в разные стороны, в зависимости от того, каким языком я пользуюсь в этот момент?
Этот вопрос недавно заинтересовал психологов, изучающих нравственное поведение человека. В нескольких недавних исследования они сфокусировались на том, как люди думают об этических проблемах на неродных им языках.
Практическое измерение этой проблемы заключается в том, что делегатам международных институтов, как например ООН, часто приходится принимать решения, пользуясь именно официальным языком, а не родным.
Как оказалось, когда люди оказываются перед моральной дилеммой, они склонны ее решать по-разному, если ее сформулировать на родном или иностранном языке.
В 2014 году команда психологов под руководством Альберта Косты предложила участникам психологического эксперимента решить этическую "дилемму трамвая": представьте, что трамвай едет по рельсам, на которых лежат пять человек. Вы можете нажать рычаг, который направит трамвай на соседние рельсы, на которых лежит один человек. Итак, вы можете принести в жертву одного человека, но спасти пятерых. Вы нажали бы на рычаг? Большинство людей отвечает утвердительно. Но если дилемму переформулировать таким образом, чтобы им уже пришлось не просто нажать рычаг, а сбросить беднягу на рельсы, чтобы остановить трамвай, то большинство людей ответила бы категорическим "нет", хотя и в одном, и в другом сценарии один человек приносится в жертву.
Команда Косты решила установить, как люди будут отвечать на эту дилемму, если ее сформулировать для них на родном языке и на языке, который они изучили в позднее.
Как оказалось, ее презентация на иностранном языке существенно увеличила количество желающих сбросить жертву на рельсы, чтобы остановить трамвай. Если таких было не более 20% в случае родного языка, то количество тех, кто услышал о ней на иностранном возросло до 50%. Эксперимент проводили на английском и испанском - в англоязычной группе, которая владела испанским, и испаноязычной группе, владевшей английским; обе группы продемонстрировали одинаковый процентный рост сторонников "жестких действий" в случае формулировки дилеммы на неродном языке.
Еще одно доказательство того, что иностранный язык сдвигает моральные вердикты личности, нашла психолог Джанет Гейпель. Участникам исследования предложили перечень поступков, которые хотя и не наносят физического ущерба, но подпадают под общественное осуждение. Речь шла, например, о добровольной инцестной связи между братом и сестрой или о том, как кто-то сварил и съел своего пса после того, как его сбила машина. Как оказалось, те, кто читал эти истории на иностранном языке (эксперимент проводили на английском и итальянском), были менее подвержены осуждать их героев, чем те, кто читал их на родном.
Почему на наши моральные выводы влияет язык? Одно объяснение состоит в том, что моральные решения можно принимать двумя противоречивыми способами - либо руководствуясь быстрым и часто поверхностным "чувством", или же прибегая к глубоким размышлениям о нравственном благе. Когда мы пользуемся чужим языком, то подсознательно выбираем второй способ, ведь понимание иностранного языка требует больше интеллектуальных усилий, чем родного. Это тоже, кстати, объясняет, почему люди делают меньше ошибок по рассеянности в математических задачах, написанных сложным для восприятия шрифтом.
Другое объяснение состоит в том, что родной язык, который мы усваиваем в детстве, для нас более насыщен эмоциональными красками, чем язык, который мы освоили в академической среде. Как следствие нравственные проблемы, сформулированные на чужом языке, будят более слабый эмоциональный отклик, чем те же проблемы, сформулированные на родном.
Кроме того, на язык, на котором мы общаемся, накладывает отпечаток память о лично пережитых эмоциональных ситуациях, в которых мы его использовали. Билингвы скорее вспоминают события, если их проводит к этому тот язык, который они в то время использовали. Как следствие язык, на котором мы общались в детстве, - а чье детство прошло без эмоционально насыщенного опыта любви, гнева, удивления, стыда или наказаниея - насыщен для нас глубоким личным эмоциональным содержанием. Зато язык, который мы освоили в более поздней жизни, вглядываясь в словарь или сидя перед экраном монитора, входит в наше сознание эмоционально выхолощенным по сравнению с тем, как его воспринимают люди, для которых он родной.
Убедительные доказательства того, что родной язык вызывает более глубокую эмоциональную реакцию, чем иностранный, привела психолог Кэтрин Харрис. Измеряя степень эмоционального возбуждения по электрическим импульсам кожи (электропроводность кожи увеличивается во время выбросов адреналина), она предложила этническим туркам, которые позже изучили английский, словесные пары на обоих языках. Некоторые слова были нейтральными ("стол"), другие были табуированные ("дерьмо") или содержали моральное осуждение ("позор тебе!"). Как оказалось, кожа участников эксперимента демонстрировала повышенную сензитивность к табуированным словам, если их говорили на родном языке.
Однако самая большая связь "язык - реакция" появлялся в случае осуждающих высказываний: участники почти пренебрегали ими на английском, но очень возбуждались, когда они звучали по-турецки. Некоторые из них даже сообщили, что слышали их голосами близких родственников. Если родной язык может вызвать воспоминания о наших ранних преступлениях и наказаниях, то нечего удивляться, что он влияет и на моральные выводы, которые мы делаем.
Это явление получило дополнительное подтверждение в недавнем исследовании, опубликованном в журнале Cognition. Оно охватывало сценарии, в которых добрые намерения вели к плохим последствиям (кто-то жертвует бездомному куртку, и поэтому его бьют те, кто думает, что он украл) или хорошие результаты наступали вопреки сомнительным намерениям (семейная пара усыновляет ребенка-инвалида только для того, чтобы получать на него социальную помощь). Как оказалось, когда участники эксперимента читали эти сценарии на иностранном языке, они склонялись к предоставлению большего (по сравнению с тем, когда читали на родном) значения в их оценке последствиям, чем намерениям. Это противоречит предыдущим выводам, согласно которым чужой язык побуждает мыслить более глубоко, ведь в других исследованиях ученые доказали, что тщательные размышления заставляют человека глубже оценивать именно намерения, которые лежат в основе тех или иных действий. Однако этот эксперимент подтверждает вывод, что чужой язык притупляет эмоциональный ответ и будит меньше сочувствия к людям с благородными намерениями и меньше возмущения к людям со злыми.
Это согласуется с данными клинических исследований, в которых люди с повреждением вентромедиальной префронтальной коры (участок мозга, отвечающий за эмоции) также делали больший акцент на последствиях, чем на причинах.
Каково, следовательно, настоящее моральное "Я" многоязычного человека? Или именно моральные воспоминания, память об эмоционально насыщенных ситуациях научили нас понимать, что такое добро и зло? Или же суть этических категорий постигается скорее чистым размышлением, свободным от подсознательных ограничений? Окончательно точка в этой исконной философской дискуссии так и не поставлена.
Julie Sedivy, How Morality Changes in a Foreign Language. Scientific American, 14.09.2016.
2 
1
Комментарии