Голый между вещами

Владею только собой. Вот это и является моей онтологией

История, которая меня надолго впечатлила, заставляя всегда помнить о собственной малости и изысканном величии беспомощности, если хоть на немного забыть и об одном, и о другом, чрезвычайно банальна. Но только из банальностей и состоит жизнь. Из мелких ежедневных вещей, которые повторяются тысячи раз, а потом вдруг оборачиваются неожиданным раскладом. Каким-то баняком кипящей каши, которая выливается на ребенка, который ежедневно ходил рядом с печью, на которой ежедневно варилась каша.

История простая. Однажды двое друзей, которые часто парились в чрезвычайно безопасной собственной сауне на берегу озера, после чего всегда прыгали в прорубь, пробитую рядом с выходом из сауны, опять попарились и вскочили в воду на те несколько секунд, ради которых собственно и терпят неестественную горяч сауны. Вскочили, моментально остыли и оздоровились. А тогда заметили, что не проверили – как там со льдом, с выходом из проруби. И видели они свое крыльцо, свет фонаря, знали, что там тепло и уютно, что там есть рюмочка холодной водки, свитера, полотенца. Но лед вокруг проруби был слишком грубым и скользким, чтобы можно было вылезти на него мокрому продрогшему телу просто из воды без никаких ступеней, лесенок, веревок и ледорубов. В конце они спаслись, потому что один прижал ладони ко льду, кожа примерзла, второй по нему вылез, а потом отодрал и вытащил первого.

Как и сказка Андерсена про голого короля, этот случай утвердил меня в убеждении, что или всегда надо помнить, или по крайней мере время от времени напоминать себе о собственной голости.

Человек голый. В этом его подлинность. Голый я имею только то, что имею. Имею только себя. Вот это и является моей онтологией. Как раз такого состояния и достаточно, чтобы придумывать предложения. В таком состоянии лучше всего проделывать самое необходимое, чтобы чувствовать себя комфортно в таком состоянии. А самое главное, что только может быть из всего проделанного, – чтобы потом мочь найти себе ту игрушку, которая будет держать, – равновесие между всевозможностью собственного голого пребывания в этом измерении мира и его безграничной конечности и изменчивости. Никакой вечной памяти. В лучшем случае – щепотка безымянного гумуса для разрастания человеческой истории.

Но здесь возникает та забава, которая является залогом и мерилом обитания голого существования в конкретном времени и пространстве. Этой забавой есть вещи, предметы. Все то, что творит творения. То, чем можно прикрыть созданного кем-то себя.

Делать предметы и пользоваться ими – это и является действием, для которого в языковом смысле уже не достаточно безупречных предложений. Последовательность завершенной предметом действия нуждается в абзаце, который является алгоритмом действия, описанием необходимых для нее движений.

Предметы побуждают голое тело выйти за пределы своей малости. Предметы – как пустое пространство в скульптурах Архипенко – вяжут голость с голостью, задают ритм, ради которого голость выполнит свое главное задание – пробыть, выдержать, кончиться. Поиграв попутно разными забавами. Которые через свою большую продолжительность создают ощущение непрерывности оправданным и обдуманным, заученным и вымышленным движениям, что в конечном итоге обеспечивает и хронологию, и перемещение, без которых не таким заметным было бы нарастание слоя гумуса.

Утренняя газета, кофе в разный способ, сигареты на протяжении дня, пуговицы на рубашке, вложить жилетку в бритву, нажать кнопку, накрыть покрывалом кровать, сварить кастрюлю супа, всевозможные лестницы, двери, ключи, карманы, шнуровки. Множество всего с тончайшими оттенками. Множество движений, которые надо заучить, которые ведут. Всевозможность жизнь среди вещей. Абзацы, которыми необходимо описать каждое действие, составленное из последовательности движений.

А несмотря на это – всегда, неотвратимо – полная голость. Только большая или меньшая доза непонятной жизненной силы и красивее или хуже предложения, которые составляешь даже тогда, когда в досягаемости нет ни одного предмета, который мог бы по крайней мере подержать.

Как-то меня рассмешил один гуцул, с которым мы обсуждали теорию и практику выживания в экстремальных условиях. Он сказал: ну, хорошо, а что ты будешь делать, когда окажешься зимой в лесу, и у тебя ничего нет – ни спичек, ни ножа, ни топора, ничего, кроме не очень теплой одежды, и не знаешь, куда идти? Я начал угадывать. Ходить до утра, двигаться или закапываться в снег, или... То пустое – перебил он. Я в такой ситуации сделал так: стал под деревом, прислонился к нему и каждые полчаса вытаскивал из одного кармана фляшку самогона и делал большой глоток, тогда с другой вытаскивал баклажку пива – и еще глоток, и так прождал до света, а тогда сразу сориентировался... Но ведь ты говорил в задаче, что ничего нет, – отстаивал я свою правоту. Так, и нет ничего, но фляшка у меня все при себе.

Перепечатывается с разрешения издания "Збруч"

перевод Gazeta.ua