Что касается того, что не любила моя мама, то она не любила зеленый борщ из крапивы, полевых чае к-чиби со в и немцев. Почему немцев, я понимал с детства. А о борще и чиби сах мама объяснила, когда я начал седеть, а она перестала бояться.

Борщ из крапивы у нее стоял комом в горле после тридцать третьего года. А чиби сы гнездятся в поле, в гнездах много яиц, и они такие горькие, что мама, вспомнив их спустя многие годы, по-мужски сплюнула. Сколько она тогда выпила этих яиц.

И еще кое-что с тех времен мама не любила, и не умела объяснить, почему не любила. Это был Демид, наш тогдашний сосед. Мы жили тесно, наши окна смотрели в их окна. У них на окне стояла игрушка — паровоз с красными колесами. И наши дети завидовали их.

Когда наши ели борщ из крапивы, Демид не захотел. Он вывел свою семью, девять душ, со двора, и сказал, что знает, где есть чудо-машина: ляжешь под нее и тебе в рот сами будут падать галушки. Игрушку-паровозик они забрали с собой. Дошли до Черняховки, это недалеко, легли рядком на выгоне и умерли там все девять.

В том году в селе умерло две тысячи

Мамам рассказывала об этом как-то сердито. Будто это неправильная смерть, недоступная, как та игрушка у них в окне. Мать говорила: "Глупый Демид!" — как ни о ком другом. А она знала поименно всех, кто в том году у нас умер. Их было две тысячи — в десять раз больше, чем погибло потом на войне. И я спрашивал:

— Мама, почему вы не любите немцев, если наши загубили в десять раз больше людей?

— Так это же наши! — простодушно отвечала мать.

Я говорил, что таких "наших" нужно бы перевешать, и тогда она плакала. Сейчас не спрашиваю ее об этом. Она мне редко снится, и не хочу, чтобы она плакала в этих снах.

×