Когда идет пушистый густой снег, ждешь еще какой-то редкой радости. Иногда это случается. Вот — звонок, и голос, которого я не слышал лет десять. Это Оля. Хата ее бабы Натальи когда-то стояла по соседству с нашей. Теперь Оля хочет записать на себя ту землю, вот ей и нужен я, для уточнений.
А мне давно нужно уточнить кое-что у нее, но это такое, что так просто не спросишь. Нужно, чтобы кто-то отозвался тебе оттуда, тогда — можно. И вот она отозвалась, и я спрашиваю то, что мне нужно: какие оконницы были у бабы Натальи?
— Синие! — без заминки говорит Оля.
Мне это важно. Я любил ту хату, а вот забыл, какие у нее окна. Как пришел из армии, баба уже не жила на свете, и мы с Олиным отцом ту хату развалили, чтобы огород не гулял, какая-то лишняя травина вырастет. А теперь вот важно, какие те окна были.
С Олей оно приблизительно так же, как с той хатой. Я сейчас объясню. Наши дочки — одногодки. Как-то с моей дочкой мы косили у нас на огороде траву, давненько уже. Вижу — по Бабиной меже кто-то идет, такой как Оля. Потому что правой рукой, отведенной немного вбок, делает такое плавное движение, будто бредет по пояс в воде, а рукой помогает себе. И видишь будто не ее, а этот лишь жест, словно она нарочно так делает, чтобы ты смотрел не на нее, какая она есть, а на эту руку.
Когда-то мы были красивой парой
И я говорю своей дочке:
— Ишь, она не изменилась! Когда-то мы были красивой парой, наши матери так говорили.
Моя дочка смотрит на меня большими чудными глазами. Через секунду я понимаю, почему: по меже идет не Оля, а ее дочка. А рукой делает так же.
А теперь я спрашиваю по телефону:
— Оля, какая ты теперь?
— А, такая — старая, поганая! — говорит она тем голосом, который у нее похож на жест правой руки, которая отводит взгляд вбок и не дает себя вспомнить.
2 
1
Комментарии
6