Впрочем, среди них есть и другие. Вот говорил с женщиной, которая в юности была в красных партизанах. Я обходил это, чтобы не нарваться опять на бульбовцев. Нам и без того хорошо говорилось — об искусстве, оно у нас не менее драматичное, чем все другое. И вот она рассказывает о театральном художнике, что он, уже после войны, как-то глянул на нее и сказал: "Валечка, страшно подумать — я же мог тебя убить!" Потому что он тоже был в партизанах — не в тех, в которых она. Потом невольно она вспоминает, как погиб ее отец. В их селе стояли партизаны в доме под лесом. У отца среди них не было родственников, он — поляк. А понес им молоко. Идет домой, видит — село окружают немцы. Мог идти дальше, его бы не тронули. Но на виду у немцев побежал назад и предупредил ребят. Те отошли к лесу, а отца немцы застрелили. И еще разбили мертвому лицо до неузнаваемости. Говорит она: не понимаю немца, который это сделал. Разве он не видел, что отец поступил правильно — а это очень трудно на войне?
Труба медная — и то не всегда одинаково играет
Ей важно подкрепить эту мысль, и она рассказывает другую историю, будто не связанную с войной. О том, как однажды провалила роль. И никто ни гу-гу. Так в театре — вроде бы и правильно. А вот подошел еврей из оркестра, трубач, и говорит: "Ничего. Завтра получится. Вот труба медная — и то не всегда одинаково играет. А здесь живой человек!"
2 
1
Комментарии
4