Недавно я ясно понял, что не хочу видеться с матерью. С тех пор, как она умерла, прошло 13 лет и произошло много всего, чего ей лучше не знать. А этого не спрячешь, нужно как-то объяснять, а как? У нее и когда-то были нестерпимо простодушные вопросы — "А чего ты, Витя, быстро стареешь?". Я и тогда не знал, что сказать, а теперь и совсем не знаю.
Есть и кое-что посерьезнее. Наше свидание не представляется вне двора, где она прожила жизнь. А там теперь все не так, зачем ей видеть это — трещину от пола до потолка в доме или молодые акации, которые выросли среди огорода.
Можно увидеться и ночью, когда этого не видно, но есть и еще кое-что. Я именно в темноте любил слушать, как мать вспоминает войну и говорит "наши пришли". В тех словах был мир и уют. Наши — это двое ребят, которые появились возле ворот, сказали, что они "разведка", и пошли на Яготин. Это длилось несколько минут. Я заметил, что мать иногда проговаривается: после тех наших пришли другие, мордастые собакоголовые на белых конях. Или и эти были наши? Мать спохватывалась, мол, черт их душу знает, и говорила о другом. У нее выходило, что наши пришли раз и навсегда — те двое хороших ребят, а все другие не считались уже после тех.
Она вообще умела обходить опасные темы. Имея довоенные семь классов образования, служила библиотекарем. Книжки чувствовала интуитивно, не читая, это и мне передалось. Но некоторые названия казались ей подозрительными. Не раз слышал, как она говорила о романе Жуля Верна: "А вот возьмите "Двадцать тысяч под водой" — харошая книжка!" То есть, в соединении "двадцать тысяч лье" она пропускала слово "лье", чтобы не сказать что-то не так.
Я этому и до сих пор не научился. А еще я чем дальше, тем меньше верю, что наши сюда когда-то приходили, да и кто знает, когда придут. А это ей не понравилось бы.
2 
1
Комментарии
6