Последние годы под осень начинаю болеть юностью. Проживаю ее, словно в замедленной съемке. Воображаемый объектив плывет по ободранным киевским генделикам с традиционными для начала 1990-х бутербродами с салом, пережаренным кофе и паленым алкоголем. С чтением стихотворений на грязной лестнице, ветром в карманах и безразличием к тому, что о тебе скажут посторонние.
В юности посторонних не замечаешь. Особенно, когда имеешь таких, как ты сама, друзей: не слишком устроенных в жизни и не приспособленных к ней. Впоследствии это проходит. Как говорит мой папа, стыдно весь век голой задницей светить. Жизнь укрощает, и вместо свободы и молодости выдает каждому по персональной "заплате" на причинное место.
Был у меня приятель Костик, с которым никогда не договаривались о встрече, всегда пересекались случайно и почему-то непременно осенью. Хоть какие бы были у каждого дела, долго не могли разойтись. Мы никогда не звонили друг другу среди ночи или в трудную минуту. Потому нас вряд ли можно было назвать друзьями. Мы шлялись по прокуренным редакциям, обрастали попутчиками, попадали в передряги, искали, к кому бы нагрянуть, чтобы попеть в тепле и не простудиться.
Он был красивым
Костик имел физическое образование, на хлеб зарабатывал журналистикой, а по призванию был певцом. Я редко ему подпевала. Преимущественно слушала. Он был красивым. А когда пел, погружался в себя и в конечном итоге закрывал глаза, словно пытался спрятать от посторонних что-то, чего им видеть не стоит. Мне это очень нравилось.
Мы много лет не пересекались. О презентации его сольного альбома узнала с опозданием. Свою книжку стихотворений тоже не нашла как передать. А несколько дней назад Костик уснул и не проснулся. Я не пошла прощаться. Испугалась, что увижу его закрытые глаза и не услышу голоса.
1 
1
Комментарии
9