У моего двоюродного деда Тодося была скрипка Страдивари. Использовал он ее не по назначению, играя легкомысленные польки и мазурки, вальсы и кадрили, украинские народные песни и советские революционные баллады. При этом он откровенно фальшивил, потому что слуха у него не было. И никто этой скрипкой не интересовался, как будто была она не антикварной реликвией, а надоедливым радиоприемником.
Дед Тодось загадывал нам с братом музыкальные загадки: как корова мычит, как курица просо клюет и поезд едет. А мы никогда их не могли отгадать. Так же как не догадывались, откуда у него эта скрипка.
Он вволю насиловал инструмент и потом протирал деку от пота куском желтого бинта. Скрипка Страдивари отдыхала в оббитом бархатом футляре, с кусочком канифоли и сурдиной. А дед торжественно говорил:
— Когда умру, тебе, Павка, скрипка достанется.
Я не очень переживал, потому что с братом нам делить было нечего.
Иногда настроение деда менялось:
После моей смерти, Андрушка, скрипка будет твоей
— После моей смерти, Андрушка, скрипка будет твоей.
Детей и внуков у деда не было, а нас было двое. Скрипка на двоих не делилась. Или он забывал постоянно, кому обещал ее в прошлый раз, или сознательно сеял между нами вражду — неизвестно.
Скрипка лежала, дожидаясь дедовой кончины. Когда же дожидалась, мы пришли с ним прощаться. Была морозная январская ночь. Дед Тодось в деревянном гробу, оббитом искуственным шелком, и свечкой в задеревеневших пальцах, казался уже нездешним. Где-то в шкафу лежала скрипка.
Я тогда прошептал брату:
— Давай я возьму себе футляр, а ты возьмешь скрипку.
Это было бы разумное решение проблемы. Кому-то оставалось содержимое, а кто-то должен был отвечать за форму.
После похорон оказалось, что эти вещи неотделимы. Как не отделимы тело и душа, дед Тодось и его гроб, зима и этот пронзительный мороз. Скрипки в доме деда не оказалось, словно ее никогда и не было.
Комментарии
6