Ночью поворачиваю от Брест-Литовского проспекта к своему двору. Тут сразу все отзывается: сирень пахнет горько и сильно, но слышны и молодые листья тополя, клена, дуба.

И вдруг появляется будто другая мелодия, или будто кто-то чужой есть близко в темноте. Этого запаха сейчас тут не должно быть, потому он тревожный, он сбивает с ритма. И не сразу узнается. Потому что это запах сена, а ему еще рано, потому что только середина мая.

Следовательно, днем скосили газон. Там еще не выросло ничего такого, из чего могло получиться сено. Там росли одуванчики. Из них сена не выйдет, они созданы из ничего, из воды, пыльцы и горечи. Но — пахнут. Откуда они знают — как это, кто их научил пахнуть по-взрослому?

До настоящего сенокоса еще целый месяц, из-за этого запах и тревожный — будто у тебя этот месяц забрали и пережили его совсем без тебя.

У тебя этот месяц забрали и пережили его без тебя

Потому и не спится потом. Юных одуванчиков жаль, и себя — из-за украденного месяца. Но я давно живу и знаю, что в таких случаях нужно делать. Нужно эту мелодию довести до конца, до завершенного переживания. То есть, нужно вспомнить что-то такое, что бывает поздно вечером, когда косишь сено на самом деле, где-то в июне — там, где ты это всегда делаешь. Там есть широкая долина, а дальше такое возвышение — Китай-гора. Днем она заслоняет собой горизонт. А ночью гору не видно, она сливается с небом, как будто на том месте просто ночь да и только. На гребне горы есть дорога, ночью тоже невидимая. Если там вдруг проедет какая-то одинокая машина и блеснет фарами, то эта машина словно плывет себе между звезд. Именно это нужно увидеть. И потом легко заснуть, как будто и в самом деле ты целый день косил, и успел все вовремя, и тебя больше ничего не тревожит, — лишь бы только дождь не пошел.

×