"За ночь могли сбросить до 12 бомб" – как жители Мариуполя выживали в первые недели войны с РФ

Почти три месяца продолжалась оборона Мариуполя после начала полномасштабной российской агрессии. Под оккупацией врага город находится с 20 мая после того, как защитники "Азовстали" выполнили приказ высшего командования и сложили оружие.

До сих пор неизвестно, сколько гражданских погибли в городе от российских обстрелов. А те люди, которым удалось уехать из Мариуполя после начала войны, вспоминают пережитое с ужасом.

Одной из тех, кто встретил в Мариуполе начало войны стала учительница 24-летняя Юлия Капустенко. К годовщине полномасштабной агрессии РФ она согласилась рассказать свою историю Gazeta.ua.

Я родилась в Горловке. В 2014-м с родителями вынуждена была бежать из города. Горловку оккупировали летом 2014-го. Видели, как на поле завозили "Грады" - рядом с моей 41-й школой. Тогда все начало меняться – комендантский час, взрывы. Сложно было папе, потому что он шахтер и работал в Дзержинске (ныне Торецк. – Gazeta.ua). Его могло не быть по три дня дома и никто не знал, вернется ли.

 

В августе 2014 мы уехали на месяц в Бердянск. Видели украинские флаги и как отмечают праздники – мы не знали своих традиций. Для меня Галичина (после оккупации Мариуполя Юлия жила в Коломые на Ивано-Франковщине. – Gazeta.ua) со своими традициями – это необычно. Больше всего удивило Рождество и колядки, потому что мы в школе их не учили. Не ощущали глубины.

В октябре 2014 вернулись в Горловку. Но там уже было все совсем не так. Окрестности были разбиты, у людей не было света. Мы ожидали, что город быстро освободят. Папа же говорил: "Готовься, что после десятого класса мы поедем. Выбирай, где хочешь жить - в Бердянске или Изюме". Западная Украина тогда была для нас неисследованным миром.

Первый год жизни в оккупации прошел сложно. Особенно тяжелой выдалась зима – комендантский час начинался с 18:00, а в школах уже обучали на русском.

Как-то на уроке географии дошло до того, что одноклассники начали говорить: "Вы все врете, Украина нам мачеха. А Россия – родная мать". А учительница говорит: "Нет, дорогой мой, все наоборот". Некоторые одноклассники согласились с ней. Но я понимаю, что мы потерянное и украденное поколение. Они, может, и были хорошими людьми, но их эта система перестроила под себя.

Историю уже пытались "переписать". В 11-м классе уже была история ДНР, а мои одноклассники учились уже и сдавали экзамен по ней. Я не читала ее, потому что не переживу этот кошмар. Все там сводилось к тому, что в Российской империи Екатерина взяла казаков под свое крыло.

С россиянами почти не общались. Видели их только тогда, когда занимались спортом рядом, недалеко от позиций окупантов.

У меня бывший парень пошел за ДНР (воевать. – Gazeta.ua) – не знаю, что там у него в голове было. У него был брат и он также пошел за ДНР - в 16 лет его разорвал снаряд.

Окончила школу в Бердянске. Там же получила высшее образование педагога. В Мариуполь позвала подруга. В 2020 году начала там учительствовать.

Казалось, что Мариуполь более проукраинский, чем Бердянск. В Мариуполе был классный бренд города, создавали новые проекты по модернизации. Бойченко (городской голова – Gazeta.ua) привлекал много иностранного капитала, поэтому там было комфортно жить. Мариуполь был красив. Горожане не жаловались, цены на коммунальные услуги были низкие – я летом 300 гривен платила, а зимой до 1100. Квартиру можно было снять за две-четыре тысячи. Было много парков – зеленый город. В Мариуполе не было проблемы и с переходом бизнеса на украинский – в магазинах спокойно отвечали на государственном.

24 февраля первый взрыв услышала в 7:00. В рабочем чате посоветовали закупить продукты и вещи первой необходимости.

Вышла на улицу, а там люди просто носятся, затариваются в магазинах! Захожу в АТБ, а там все очищено, одна только бутылка пятилитровой воды осталась и еще что-то на кассе. Деньги снять было негде. 26 февраля нам сказали пойти в школу и забрать вещи и книги. Помню, что поставила туфли в сейф, чтобы весной надевать в школе. Конфеты еще у нас какие-то были, чай, кофе – все оставили. Думали, что может понадобиться военным или людям.

Отдала свои вещи теплые - куртки, плед. Две огромные сумки приперла в школу и говорю: "Людям нужно будет". Потом когда у меня окна не стало, а на улице было минус пять градусов, пожалела об этом.

Россияне сбрасывали на город авиабомбы. Мой дом уцелел, но от взрывной волны в зданиях вылетели стекла.

Мы далеко никуда не выходили, потому что во дворе стоял мангал. Труднее всего было в начале, потому что я понимала, что я одна, связи нет. Отсутствует свет, газ. Не было продуктов совсем.

Чтобы как-то приготовить еду, начала стучать к соседям в поисках газовой плиты. На втором этаже тетя Люба открыла дверь. Ей 75 лет, немного опасалась. Она меня впустила, а я ей предложила помощь. Техническую воду принесла, какую из пожарных машин возле школы выдавали.

Соседи начали кооперироваться, чтобы выжить в сложных условиях. Друг другу передавали информацию о продуктах или медикаментах. Рассказывали, где можно взять хлеб, аптечку купить. Полторы недели так прожили. А потом предприниматели начали отдавать продукты. У нас в доме был такой магазин, где раздавали. Взяла мяса сетку и месяц могли варить бульоны.

Военные приехали и запретили алкоголь, а все остальное – берите. Уже было понятно, что ситуация тяжелая и гуманитарки не будет. Очень тяжело стало где-то с 7 марта. Я тогда у тети Любы познакомилась с Юлей - соседкой с Черемушек (микрорайон Мариуполя. - Gazeta.ua). Ее район вообще сожгли. Ничего не осталось, все дома под снос.

Во дворе мужчины установили мангалы. Готовили на улице, еду и чай разносили в квартиры. Я помню один мужчина, чтобы все с морозилки не пропало, нажарил мяса, рыбы и тоже раздавал. Потом они все уехали. В нашем доме осталось около десяти человек.

 

Район, где жила, обстреливали с 9 по 15 апреля. После этого оккупанты начали проводить зачистки.

Там, где был штаб военных – никого не было. Военные же покидают территорию, то заминируют все, растяжки ставят. Люди были так голодны, что шли туда вслепую и разбирали все. Мы тоже пошли. В голове было только одно – найти что-то, что можно приготовить. Найти лекарства для пожилых людей. Ходили утром... Сосед принес несколько сумок, говорит соседке: "Юля, мука!". Пошли с Юлей на Черемушки, у ее сестры муж - моряк. Постоянно заиаривался так, что весь шкаф был просто заставлен крупами. Упаковали тогда три чемодана. Появилась мука, вода, соль. Делали лавашики на костре. Уху можно было приготовить из консервов.

Ели один раз в день – в обед. Утром проснулись и идем кофе делать, потом – воду набирать. А после этого готовим обед. Позже уже начался период, когда ходили за гуманитаркой на Metro (в Мариуполе оккупанты в помещении торгового центра Metro открыли штаб российской партии "Единая Россия". Там раздавали агитационные газеты и гуманитарную помощь местным. - Gazeta.ua).

Труднее всего было, когда осознала, что мы в оккупации и район за районом захватывают. Я тогда плакала только два раза – когда поняла, что вот-вот и когда уже оккупировали. Мы выпили немного водки. А они (оккупанты. – Gazeta.ua) как раз начали зачищать (проверять территорию. – Gazeta.ua). Спрашивали, откуда я. Ответила: "С Горловки, вы ее оккупировали. И из Бердянска, который вы тоже оккупировали". Потом закрылась у себя на три часа и ревела.

Из окна квартиры видела, как у могил в саду бегал мужчина с рогаткой в руках. Хотел убить голубей, потому что не было, что кушать. Вышла и сказала, чтобы делал это у помойки, потому что у нас здесь дети. Много детей тогда было. Они бегали, веселились. А люди на клумбах даже картошку высаживали.

Впоследствии местные мигрировали по городу. Толпами шли в уцелевшие районы в поисках спасения. В соседнем селе Мелекино предлагали снять жилье за деньги. Населённый пункт был давно оккупирован и не страдал от обстрелов, как Мариуполь.

Ситуация была катастрофической. Военные бегали по району, полицейские обещали сообщить, когда будет нормальная эвакуация, но никто ничего не говорил. Люди пытались самостоятельно выбираться. У меня знакомая восемь суток добиралась до Бердянска, где ее мама живет – и пешком, и автостопом. Ходили слухи, что на блокпостах нужно платить. Кто говорил две тысячи гривен, а кто о двух тысячах долларов.

Деньги заканчивались, а работы в Мариуполе не было. Доставали продукты, как могли. Кто-то мародерил. Мы же алкоголь прятали, потому что это была валюта. Одну бутылку водки можно было обменять на консервы, например. У меня была коробка меда. Говорили, что за этот мед можно было банку кильки получить и что-то еще. Так ходили по дворам и обменивались. Деньги очень обесцененились. Помню, что пришел сосед: "У нас есть 500 долларов. Можете пять бутылок водки дать?". А ему отвечают: "Нет, валюта сейчас не та. Это дешево".

Проживала и в историческом районе Мариуполя – Приморском. Его россияне обстреливали преимущественно из моря, часто взрывы слышали с самого рассвета.

Умерших людей хоронили во дворах. Спустя время трупов на улицах уже почти не замечали. На остановке видела человека, которого просто обмотали в одеяла. Он там пролежал недели полторы. Говорили, что будет спасательная служба, которая будет забирать тела. Но поскольку в центре шли сильные бои, то делать это было тяжело.

Когда за гуманитаркой ходили в 20-х числах апреля, то где-то пять дней лежал мужчина животом вверх. Сначала обходила, а когда несла тяжелое, то чуть на руку не наступила, которая на концах пальцев почернела.

Однажды открываю окно – а напротив крест деревянный. Недалеко был парк, там люди делали свое кладбище. Под обстрелами тела хоронили.

Оккупанты атаковали город авиацией - за ночь могли сбросить до 12 бомб. Для массированных обстрелов им хватало двух часов. Помню воронку, которая выглядела как мини-карьер. Дома начинали гореть, а магазины просто уносило.

Уехать помог сосед отца из Бердянска. Забрал из Мариуполя. Не очень хотела ехать, потому что хотелось еще Юле (подруге. – Gazeta.ua) помочь.

24 апреля добралась до Бердянска. Вскоре переехала в Ивано-Франковскую область и начала участвовать в волонтерских лагерях.

Не знаю, что делать дальше. До сих пор не могу поверить, что такое пережила. Чувствую, что не может все так быть хорошо сейчас и жду, что вот-вот что-то произойдет.

Верю в победу, но она не будет легкой. Для этого нужно не забывать о том, что война продолжается. Каждый сейчас должен заботиться о стране на своем месте – на фронте или в тылу.

×