"Мы о вторжении знали, а высшее руководство - нет"

Когда меня не брали в военкомат, поступил сначала в Полк национальной защиты при Днепропетровской областной государственной администрации. Тогда мы старались не пропустить всю эту пророссийскую сволочь к нам. Не хотели, чтобы в нашем городе был тот хаос, что тогда творился в Донецке и Луганске.

Когда захватили Славянск и Краматорск, заявили о начале антитеррористической операции - создали добровольческий батальон "Днепр-1". Мне прислали приглашение на собеседование.

А до этого не принимали в Вооруженные силы Украины из-за возраста и наличия многодетной семьи.

Уже потом, когда был в окружении, начали приходить предупреждения на телефон "Уважаемый, придите в военкомат, об ответственности писали". Я им на это отвечал: "Хорошо, приеду обязательно, если меня не убьют" (смеется).

В каждом городе этот процесс проходит по-своему. Впереди двигались разведчики, позади ехала боевая машина пехоты. С нее просматривали дворы, отчитывались по рации: "Все чисто? - Чисто". И ехали дальше. На параллельной ехала такая же группа, выполняли идентичные действия. Затем осматривали здания и детские сады и школы.

Есть два разных понятия зачистки, как и видов спецназа.

У милицейского спецназа задача вывести гражданских и захватить преступника. То есть, если я сейчас захвачу это кафе, то мне полиция начнет заговаривать зубы, тем временем подготавливая бойцов к штурму.

Если говорить о зачистке города, то это каждый раз по-своему.

В Мариуполе было все гораздо проще - там был небольшой отряд сепаров. Зачистка Марика заключалась в том, чтобы окружить здание облсовета и забрать сепаров. Кто-то говорил о погибших, лично я трупов не видел. Большинство тогда убежали, как только услышали о том, что мы заходим в город.

После освобождения в городе, конечно, начались пророссийские митинги. Им никто не мешал. Там наши разведчики ходили, все и всех снимали, а потом по-тихому забирали с собой организаторов. Таким образом имеем сегодняшний Мариуполь.

Но если речь о военных и зачистке здания или населенного пункта армейским спецназом, то имеем кардинально другую задачу.

Для, скажем, ВСУ, главное - уничтожение врага. На примере здания: военные сначала забросают его гранатами, и лишь потом зайдут внутрь разбираться что и к чему.

Все потому, что на войне нет понятия "гражданское население". Если ведут обстрел со двора школы, то контрбатарейная пушка будет бить по позиции, где сидит враг.

Все, кто не эвакуировался это большая группа риска и помеха для армии.

А по мнению людей, война должна выглядеть следующим образом: военные должны выйти в поле и там воевать, но только при условии, чтобы хозяйские окна не побило. Наши люди думают, "может, там повоюют и все закончится, а на кого я квартиру оставлю", а вот когда соседу прилетел снаряд в спальню, то быстро все начинают понимать, что и к чему.

Тогда, в 2014-м, никому не было важно в чем воевать. Мы защищали свой дом, там люди кто в "дубке" (старая униформа украинской армии. - Gazeta.ua), а кто в шлепанцах и спортивном костюме. Но там был костяк, мотивированные люди. Мы тогда сами шли на войну.

Я не знаю. Были окружены около 2 тысяч защитников. На тот момент мы не представляли масштаба операции. У нас была четкая задача прийти и зачистить город. Какие задачи были у других групп, я не могу знать.

Это вопрос не ко мне - я рядовой боец, который выполнял приказ. Вопрос "Как тогда надо было выводить" лучше задавать руководителям, что приказывали и знали всю ситуацию.

Россияне хотели, чтобы мы выходили без оружия. Наше руководство не могло на это пойти.

Я не буду давать оценку действиям генерала Хомчака. Пока что ему не разрешено говорить публично. Он все сказал на допросе и его показания зафиксированы. Я не знаю, в каких условиях он действовал.

Но он вызывает уважение, потому что штаб находился далеко от Иловайска. Его вообще с нами тогда не должно было быть.

Батальон "Прикарпатье" был растянут на много позиций. Их командира Виталия Комарова, в конце концов, оправдали, поскольку у него не было другого выхода.

На тот момент сектор "Д" был расформирован фактически. Генерал Литвин потерял три четверти своих подразделений. Было много деморализованных войск, некоторые уходили самостоятельно. Люди не могли ответить на огонь, что по ним вели россияне, но при этом получали контузии, ранения, погибших - это их деморализовало. Оценивать степень их вины - это обязанность следствия.

С частью 51-й бригады случилась неприятная история: во время секретного задания погиб их командир Павел Пивоваренко. По его группе нанесли удар с "Ураганов". В части возникла паника и люди начали бежать.

Была ситуация с полковником Иваном Безъязыковым, который был командиром разведки. Он пошел забирать тела погибших и попал в плен. Под пытками рассказал о слабых местах обороны секторов "Б" и "Д". Суд продолжается над ним третий год. Его пытаются обвинить в государственной измене. В этом тоже надо разбираться, кто отправил настолько​​информированное лицо на такую ​​задачу.

Понимаете, полковника такого уровня с такой информацией проще застрелить, чем подпустить к врагу. Хотя в армии Израиля такого нет, там солдат, попадая в плен, должен рассказать обо всем, что знает, и при этом он не является предателем. А вот о том, чтобы не сказал лишнего, должно заботиться командование. А у нас на тот момент хотели быстро со всем разобраться, найти виновников.

На 51-ю бригаду зря наложили пятно и лишили флага (бригаду расформировали в 2015-м. - Gazeta.ua). Ребята выполнили достаточно успешных задач, набрали больше всех российских пленных и участвовали в захвате российского танка Т-72Б3.

Эта проблема является комплексной и нельзя сказать, что все так однозначно. В первую очередь, виновата Россия за то, что напала на нашу страну. Их надо судить в международном суде, это однозначно.

При этом у нас все равно надо проводить расследование: почему упустили момент вторжения, почему только 26 августа только признали, что на нас напали регулярные войска, почему до этого никто не знал, кто это к нам с территории России заходит? Уже на День Независимости приперли 10 захваченных "ихтамнетов", но все равно.

А потом вообще начали происходить странные события - руководителя пограничной службы, который сообщал о накоплении войск на территории РФ, огне и наступлении, 10 октября уволили. Большинство подразделений, принимавших участие, расформировали, а все, что происходит, вообще пытались замалчивать. А живых свидетелей, пленных "ихтамнетов" отпустили 30 августа и уже на следующий день они уже давали российским телеканалам интервью.

Иловайск вообще стал темой табу. За бои никому из живых не дали наград, но потом начали придумывать каких-то десантников, которые заходили в тыл врага. Хотя, если посмотреть на карте, то создается впечатление, что они вообще где-то по нашим тылам прошлись.

Или придумывают альтернативы, говорят о том, что позиции держали 150 бойцов, то рассказывают про 1,2 тыс. Штурмовиков-десантников, что во главе с генералом Муженко пошли и наказали убийцу.

Находятся новые подразделения, новые истории.

Нашлись ребята из 532-го ремонтно-восстановительного полка, о которых не вспоминали вообще. Истории о том, как погибали люди, каждое воспоминание каждого участника, о которых никто ничего не знает. Поэтому эта хроника, сама по себе, является сплошной новостью, я иногда выкладываю их у себя на Facebook отрывками. Делаю это для тех, кто даже не представляет себе того, что там происходило.

Я не следователь, но после первой книги "Иловайский дневник" меня вызвали в прокуратуру. Задокументировали на страницах А4. Конечно, книга может помочь в следствии. Мне помогали собирать информацию много людей, некоторые из них погибли, а некоторые еще живы. Люди понемногу уходят, но остаются их воспоминания.

Я далек от политики и привык критиковать. Для меня не существует понятий "новая" или "старая" - она ​​является украинской властью. Я как рядовой боец изложил и обнародовал почти почасово все свои шаги тех августовских дней. Я хочу знать, что то же самое сделает руководство. Потому что то, о чем выкладывают, дает повод для для размышлений. Если кто-то зайдет на страницу президента или Министерства обороны в августе 2014-го, то сложится интересная картинка. Спикеры говорят обо всем, кроме Иловайска. Виктор Муженко говорит, что люди, что указывали на то, что происходило там, были кремлевскими пропагандистами. А выходило так, что на сепарских пабликах в социальных сетях выкладывали больше правды. Мы о вторжении знали, а высшее руководство нет.

Люди, не воевали, но устали постоянно слышать о проблемах, как следствии войны. Другая категория - это волонтеры и люди, которые помогали армии. И они сейчас сделали все от них возможное, поняли, что не нужны, и оставили это дело.

Есть военные, которые продолжили служить, а сейчас решили не продолжать. Мой знакомый говорит, что уже все отвоевал 5 лет и больше не может. Я ему говорю: "А может, уже и не надо больше, давай домой, к семье?". Есть и такая усталость.

А может быть, у человека солнце светит, дети играют за окном и он не понимает, что это за война. Смотрит новости, а у нас в худший день погибших четыре человека. А в одном только Киеве за сутки в ДТП больше гибнет людей, чем на фронте. Вот и думает кто-то: "Что это за война, где никто не погибает почти".

При том, что в новостях по телевизору у нас говорят про какой-то военный конфликт и договариваются с боевиками.

Люди не могут понять, что это такое происходит: ни наступления, ни отступления. Сидят ребята в окопах и стреляют друг в друга.

У меня все эти годы возникала мысль, что реванш состоялся сразу после Майдана. Ибо все эти сепары как-то "сдружились" с патриотами. И никто не называет виновных, никто не расследует избиения проукраинских активистов по всей Украине.